Фредерик Браун - Самое обыкновенное убийство

— Забирай свой хлам и уматывай. Откроешь пасть — зубы вышибу.

Его глаза говорили о многом, но пасть он благоразумно не открывал.

— Погоди-ка, — сказал я, когда Бобби шагнул вперед, и сам подобрал бумажник. Папин бумажник.

Почти новый, из настоящей тисненой кожи, с царапиной наискосок. Папа случайно оставил его на станке, и острый край соскочившей с наборного уголка строки оставил эту царапину. Я сам видел.

У обочины затормозила машина. Бобби пустился наутек, я за ним.

— Эй! — крикнул кто-то, и автомобиль тронулся с места.

Я догнал Бобби и стал колошматить его, но тут нас обоих настигли патрульные копы. Один сцапал меня и влепил оплеуху:

— Все, ребята, поехали в участок!

Я хотел лягнуть его, но вовремя удержался. Когда нас вели к машине, я немного отдышался и сумел выговорить:

— Это не просто драка, а расследование убийства. Детектив Бассет сидит в баре в двух кварталах отсюда. Везите нас туда, он захочет встретиться с этим парнем.

— В участке расскажешь, — пробурчал коп, ощупывая мои карманы, однако другой полицейский сказал:

— В отделе действительно работает Бассет. Что за дело такое, парень?

— Моего отца, Уоллиса Хантера, убили в переулке у Франклин-стрит на прошлой неделе.

— Точно, был такой. Давай съездим, раз два квартала всего?

Нас посадили в машину и за шиворот ввели в бар. Дядя Эм и Бассет, увидев нас, удивления не проявили.

— Эти двое дрались, — объяснил полицейский, знающий Бассета. — Этот вот говорит, что вам интересно будет.

— Возможно, — произнес Бассет. — Для начала отпустите его. Что случилось, Эд?

Я достал бумажник из кармана и швырнул на стол.

— Папин. Был у этого сукина сына.

Бассет пересчитал деньги внутри — пятерка и несколько бумажек по одному баксу, — взглянул на закатанное в целлулоид удостоверение и очень мягко, тихо спросил:

— Где ты его взял, Рейнхарт?

— Гарди Хантер дала.

Эм, не глядя на меня, шумно перевел дух.

— Когда?

— Вчера вечером. Я знаю, что это бумажник ее старика, она мне сказала.

Бассет спрятал бумажник к себе в карман, закурил и обратился к патрульным:

— Спасибо, ребята. Надо будет подержать Бобби у вас, пока я все не проверю. Можете оформить его за нарушение порядка?

— Разумеется.

— Кто сегодня дежурит?

— Норвальд.

— Передайте, что я скоро позвоню ему и сообщу, можно ли отпустить Рейнхарта. — Снова достав бумажник, он вернул Бобби деньги и удостоверение личности. — Это нам ни к чему, но бумажник пока у меня побудет.

Бобби оглянулся на меня, когда его повели к выходу.

— Всегда пожалуйста, — усмехнулся я.

Бассет, встав, сказал дяде Эму:

— Ну что ж, попытаться следовало.

— Ты же понимаешь, что это еще ничего не значит, — заметил Эм.

Бассет пожал плечами.

— Боюсь, парень, дома тебе сегодня спать не придется. Переночуешь у дяди.

— Почему?

— Потому что мы сделаем то, что следовало сделать незамедлительно. Обыщем вашу квартиру на предмет страхового полиса и прочих возможных улик.

— Я возьму его к себе в гостиницу, — кивнул дядя.

После ухода Бассета мы помолчали.

— Похоже, в следствии произошел поворот, — наконец сказал я.

— Иди-ка умойся, вот что. И фингал у тебя зреет, похоже.

— Видел бы ты другого парня.

Эм фыркнул, и я понял, что он на меня не сердится.

— Как самочувствие? — спросил он, когда я вернулся из туалета.

— Так себе.

— Физическое, я имею в виду. Продержишься всю ночь на ногах?

— Раз стою, значит, смогу.

— Мы блуждали в этом деле, как малые дети в лесу. Пора к вырубке приступать.

— Вот и славно. Бассет теперь арестует маму?

— Сначала допросит. Гарди тоже, насчет бумажника. Я уж было отговорил его — он давал нам еще пару дней, чтобы расколоть Кауфмана.

— Но после допроса он их отпустит?

— Не знаю, может, и нет, если найдет этот полис. Сегодня мы получили две наводки: страховую квитанцию и бумажник. Обе они ложные, но попробуй втолкуй это Бассету.

Я снова стал играть красным мячиком. Дядя отобрал его у меня и стиснул так, что почти сплющил — руки у него были невероятно сильные.

— Лучше бы мы не находили все это барахло. И зачем только Уолли его хранил?

— Кажется, я понимаю, о чем ты.

— Он, похоже, здорово влип, Эд. Десять лет я его не видел — чего только не случается с человеком за десять лет.

— Слушай, дядя Эм… а не мог он сам это сделать? Треснуть себя, например, пивной бутылкой по голове? Или подкинул жонглерскую булаву так, чтобы она упала ему на кумпол. Бред, конечно.

— Может, и не совсем бред, просто ты кое-чего не знаешь. Не мог Уолли убить себя. На сей счет у него была… не совсем фобия, назовем это блокировкой. Нет, смерти он не боялся, помню, однажды Уолли даже хотел умереть.

— Откуда такая уверенность? Может, тогда он недостаточно сильно хотел.

— Это было в Мексике, к югу от Чиауауа. Его укусила местная гадюка, кугулья. Мы шли через дикую местность, ни аптечки, ничего, да хоть бы и было что — от яда кугульи противоядия нет. Умираешь через два часа после укуса, испытывая адовы муки. Нога у Уолли сразу стала пухнуть и нестерпимо болеть. У нас на двоих был один револьвер. Мы попрощались, и он хотел застрелиться, да только не тут-то было. Не может нажать на курок, и все тут. Стал умолять, чтобы я его застрелил. Не знаю… может, я и сделал бы это, если бы Уолли сильно мучился, но тут мы смотрим — едет метис верхом на древнем осле. Он сказал, что эта змея не кугулья — она валялась рядом, мы ее пристрелили. Тоже ядовитая, но с кугульей никакого сравнения. Привязали мы Уолли к ослу, привезли в ближнюю деревню — три мили тащились, — и местный врач спас его. Месяц там проторчали. Тот доктор был парень что надо. Я у него работал, пока Уолли поправлялся — чтобы не даром хлеб есть, — а по вечерам читал его книги, все больше по психологии-психиатрии. Книг у него было полно, и на английском, и на испанском. Потом я тоже много читал про это — пригодилось, когда судьбу стал предсказывать. А тогда мы сделали психоанализ Уолли и выяснили, что самоубийцы из него не получится. Есть люди, которые не способны себя убить, и физически, и морально. Не слишком частое явление, но и не редкое тоже. Антисуицидальный психоз. И с возрастом он не исчезает.

— А ты, часом, не сочиняешь? — спросил я.

— Нет. Вот что: как придем, прислонись к двери и молчи, ясно?

— Куда придем?

— К Кауфману домой. Он не женат, снимает комнату в пансионе на Ла-Саль-стрит, севернее Оук-стрит. Пешком туда ходит. Я там был и знаю, где что. Слишком долго мы с ним цацкались, пора брать быка за рога.

— Ладно. Когда начнем?

— В понедельник он закрывается рано, в начале второго уже надо быть на позиции. Пора трогаться.

Мы выпили еще по одной, занесли папин чемоданчик в «Вакер», добрались по Кларк-стрит до Оук-стрит, потом до Ла-Саль. Затаились в глубокой дверной нише на противоположной стороне улицы, стали ждать. За тот час, что мы провели в засаде, мимо прошли всего несколько человек.