Фредерик Браун - Самое обыкновенное убийство

Да, я боялся, но страх ведь разный бывает. Когда читаешь хорошую историю про привидений, тоже боишься, но это скорее приятное ощущение.

Свернув на Чикаго-авеню, мы прошли мимо полицейского участка с двумя синими фонарями у входа, и настроение у меня немного испортилось. Маме и Гарди там сейчас нелегко приходится — или их в полицию отвезли? Бассет ошибается. Мама к этому непричастна.

— По кофейку, парень? — спросил дядя, повернув за угол Кларк-стрит.

— Давай. А звонить когда будем? Поздно уже.

— Скорее рано. Несколько минут роли не играют.

В ночном кафе мы заказали по порции чили и кофе. Две женщины громко ругались из-за какого-то Кэри. Чили было хорошее, но я не ощущал вкуса, потому что думал о маме. Хорошо еще, что женщин не бьют резиновым шлангом.

— Думай о чем-нибудь другом, Эд, — посоветовал дядя.

— О чем, например?

— Возьмем хоть женские сумочки, — нашелся он, взглянув на двух скандалисток. — Думал о них когда-нибудь?

— Нет, с чего бы?

— Представь, что ты дизайнер кожгалантереи и думаешь о них каждый день. Что такое сумочка? Заменитель карманов. Почему у женщин карманов нет, как ты считаешь? Да потому, что лишние выпуклости им портят фигуру, так?

— Наверное.

— Или носовые платки. Если женщины их и носят в кармашках, то совсем крошечные — и не потому, что у них соплей меньше. Вернемся, однако, к сумочкам.

— Вернемся.

— Чем меньше сумочка выглядит и чем больше в ней помещается, тем она лучше. Как бы ты спроектировал такую, чтобы девушка посмотрела и ахнула: надо же, сколько всего в нее влезает?

— Не знаю, а как?

— Тут нужен эмпирический подход. Сначала просто делаешь их красивыми, потом слышишь, что в одну из них влезает больше других, и начинаешь внедрять данный образец везде. Можно даже уравнение вывести. Ты с алгеброй знаком, Эд?

— Не близко. К черту твои сумочки, я из-за них на бумажники переключился. Как думаешь, Бобби Рейнхарт не врет? Гарди действительно дала ему папин бумажник?

— Конечно. Такое вранье легко проверить. Он мог бы просто сказать, что нашел его. Но пусть это тебя не волнует.

— Легко тебе говорить!

— Почему? Ты же не считаешь, что Гарди убила отца, взяла у него бумажник и отдала Бобби? Или что Мадж убила, а бумажник бросила где попало или отдала Гарди?

— Я знаю, что они ничего такого не делали, но выглядит это скверно. Откуда, спрашивается, Гарди его взяла?

— Уолли оставил бумажник дома. Многие мужчины так поступают, когда намереваются гульнуть. Сунут в карман несколько баксов, а бумажник дома лежит. Глупо, конечно, было дарить его ухажеру, но будь Гарди виновна, она бы не рисковала так и сожгла бы улику.

— Да она же дура полная!

— Она получает от жизни то, что ей хочется, как и многие. Не все, но многие.

— Папа не получал, — заметил я.

— Верно. — Дядя говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Но между ними есть разница. Гарди — эгоистка и не станет портить себе жизнь, как Уолли испортил. Если будущий муж ее не устроит, она просто бросит его, а Уолли был из тех, кто до конца хранит верность. Ему вообще не следовало жениться, но твоя мама была хорошей женщиной, и он был с ней счастлив. Потом она умерла. Уолли тогда еще не дозрел до новых перемен, если понимаешь, о чем я, и его подцепила Мадж.

— Мама… ладно, чего там.

Я поддерживал ее из чувства семейной преданности, хотя между ней и папой бывало всякое. Теперь она, конечно, в беде и притом сильно изменилась после папиной смерти, но надолго ли ее хватит? Папе с ней жилось хуже некуда, и всякому порядочному человеку точно так же жилось бы. Из-за нее он стал пить, но даже спьяну оставался тихим и незлобивым.

Я доел свое чили, отодвинул тарелку.

— Не спеши, парень, возьмем еще кофе. Я пока не решил, о чем говорить по телефону, и мне лучше думается, когда я говорю о другом.

— Например, о женских сумочках?

— Что, не в тему? — засмеялся дядя Эм. — Это потому, что ты в них ничего не смыслишь. Я знал одного галантерейщика, так он мог ночь напролет о них рассуждать. Как карнавальщик о карнавале.

— Вот и рассказал бы лучше о карнавале. Чем Мордатый занимается, например?

— У него свое шоу. Идешь уродов смотреть, платишь двадцать пять центов, а к тебе подходит человек и предлагает поглядеть еще за четвертак другое представление, под платформой. А что?

— Ты просил Мордатого присмотреть за твоим павильоном, а он сказал, что его прикрыли, и если Джейк сможет опять запустить шарманку, то пусть и пользуется. О чем это он?

— Ну и память у тебя, Эд! — засмеялся дядя.

— Не жалуюсь. Телефон тоже помню: Уэнтуорт, три-восемь-четыре-два. Не придумал еще, что говорить?

— Уже скоро. Мордатый читает лекции о сексе с живыми моделями. Только для мужчин, четвертак с носа и деньги назад, если не понравится.

— Как это — с живыми моделями?

— Вот это дураков и притягивает. То, о чем там говорится, можно прочитать в любой популярной книге. Но живые модели действительно имеют место — пара девчонок в купальниках. Мордатый объясняет, к какому типу они относятся и все такое.

— И что, требуют зрители деньги назад?

— Очень редко. В хороший вечер Мордатый заколачивает до ста баксов. Навар что надо.

— Навар?

— Прибыль, значит. Допустим, накладные расходы у тебя тридцать баксов в день. То, что сверху, и есть навар.

Я допил кофе и спросил:

— Что могло грабителю банков понадобиться от папы?

— А вот мы скоро и выясним.

Мы пришли в «Вакер», поднялись в дядин номер.

— Стань позади меня, — распорядился он, сев на стул, — и наклонись к трубке, чтобы все слышать — я ее к уху не прижимаю. Слушай и запоминай, ведь память хорошая.

— Ладно. Придумал, что говорить будешь?

— Стану импровизировать по ситуации, смотря что мне ответят.

— А если «алло»?

— Там поглядим.

Номер телефонистке дядя Эм назвал измененным голосом. Я этот голос уже где-то слышал: дядя изображал Мордатого, вспомнив о нем после нашего разговора. Один в один.

В трубке послышались гудки. Опираясь на спинку стула, я склонился как можно ниже. После третьего звонка раздался женский голос:

— Алло!

Интересно, как по одному слову сразу можно понять, что она молодая, красивая и вообще высший класс, во всех смыслах? Сразу нравиться тебе начинает.

— Это кто? — спросил дядя.

— Клэр. Уэнтуорт, три-восемь-четыре-два.

— Привет, детка! Помнишь меня? Это Сэмми. — Дядя говорил как сильно поддавший.

— Какой Сэмми? — Голос заметно похолодел.

— Да ладно, ты же помнишь. Из бара который. Знаю, для звонков поздновато, но я, понимаешь, только что в кости выиграл. Две штуки, прям карман прожигают. Хочу город посмотреть, «Ше Пари», «Медок-клаб», все такое. И чтобы со мной была лучшая в Чике девочка. Шубку даже могу купить, кроличью. Давай такси возьму и заеду…