Агата Кристи - Таинственный убийца

— Возьмите вот это,— Пармитер протянул ему тяжелый моло­ток и двинулся следом: он боялся оставаться в одино­честве.

Шаг, еще шаг, тяжелое дыхание, снова стон. И вот из-за угла, из восточного крыла в коридор вышли инспектор Фишер в бо­тинках на дутой подошве и констебль Дэйнти - одна штанина у него была закатана, а по ноге текла кровь. Стонал именно он.

— Просто осматривались,- Фишер улыбнулся.— Хотим све­сти концы с концами.

- Ну и как, получается, инспектор?

Адам, как всегда, пытался подколоть Фишера, но тот ответил совершенно серьезно:

- Да. Вы-то считаете себя таким умником, но я знаю кое-что, вам неизвестное.

Они прошли в огромную кухню, расположенную в цокольном этаже, Пармитер налил всем по кружке кофейного напитка, и они уселись за длинный, чисто выскобленный стол, когда-то знавший такие кулинарные изыски, как, например, пирог с те­лячьей головой.

— Две вещи мы знаем определенно,— инспектор мастерски скрутил тоненькую самокрутку и затянулся.- Первое: старый Саттер убил Виктора, а потом в припадке меланхолии покончил с собой. Второе: доктор убил сестру Флер, то бишь мадам Как-ее-там, в присутствии нескольких свидетелей. Так что он у нас в руках.

— Вот тут вы ошибаетесь,— быстро поправил его Адам.- Мой крестный признан невменяемым комиссией под председатель­ством знаменитого врача С. К. Наннавати с Харли-стрит и по­тому не может предстать перед судом.

— Ладно, ладно, это вы так считаете,- инспектор не собирался сейчас углубляться в этот предмет - Теперь переходим к самой первой жертве, капеллану Эрдли. Что случилось, мистер Пармитер, вам надо выйти?

— Да у меня ноги что-то... я... я...

— Ну-ка, мистер Пармитер?! — и инспектор взглянул на него гак, как смотрит перед смертельным укусом кобра.

— Я знаю, что капеллана укокошил брат Виктор!

— Что?! — Адам даже подскочил: наконец-то они хоть до лего-то добрались.

— После того, как тело брата Виктора перенесли в морг, я по-рылся в его могиле и нашел там пропавшие ключи.— Пармитер брякнул на стол связку покрытых известковой пылью ключей.

— Благодарю вас! — саркастически заявил инспектор Фишер я, повернувшись к констеблю Дэйнти, щелкнул пальцами — Конверт для вещественных доказательств, пожалуйста!

— Но зачем ему понадобились ключи? — В обычно невырази- тельных глазках констебля Дэйнти вспыхнул интерес.

— Идиот! Да для того, чтобы все выглядело, будто убийство совершил кто-то посторонний.

— Именно так! И мотив имеется,- сияя, словно новый грош, объявил Пармитер — Ревность! Брат Виктор ревновал капел-лана к этим гадким панкам, а к тому же выяснилось, что капел-лан состоял в любовной связи с миссис Фортпатрик. Отвратительно, правда?

Итак, в деле можно было бы поставить точку, но...

Простите, я, Адам Леннокс, снова беру слово: я просто обязан завершить эту историю, перехватив, так сказать, знамя из осла­бевших рук моего крестного, начавшего, как вы помните, рас­сказ.

Все получалось на удивление гладко: брат Виктор убил капел­лана (кстати, этим и объяснялось то, что капеллан был найден голым: наверное, брату Виктору все-таки удалось его соблаз­нить), старый Саттер отомстил брату Виктору за поруганный парк, Миндж не могла претендовать на наследство, потому что вовсе не была гипергностиком, телефонный провод перерезал Пармитер, которому вовсе не улыбалось обнародование его роли в деле умыкания «бедных деток» — панков, крестный мой признан невменяемым, потому и взятки с него гладки, Ванесса и Жан-Пьер наследуют Пэррок-хауз, Гермиона Фортпатрик оста­ется при своем муже-полковнике, инспектор Фишер получает повышение по службе, и в Ступл Гардетт воцаряется Божья бла­годать.

Но...

Именно это привычное «но» и сделало из меня репортера. Что- то все-таки не давало мне покоя, но что именно?

Поначалу я не мог этого определить. Конечно, в моем беспо­койстве был некий, скажем, сексуальный оттенок, потому что я никак не мог забыть татуировку на животе Ванессы: этот символ смерти - и жизни, детородный орган, выглядывавший из ко­стюма ромбами. Но в конце концов Ванесса отнюдь не возра­жала против того, чтобы я удовлетворил свое природное любо­пытство и познакомился с татуировкой поближе (Жан-Пьера я не боялся: он вплотную занялся переустройством Пэррок-хауза в «международный центр» и лично отбирал женский персонал: секретарш и горничных). И все же я отложил знакомство со смертью в домино на потом: вот закончу все дела, и тогда...

Но какие дела?

И вдруг я вспомнил фразу, которая засела у меня в подсозна­нии: капеллан-то сказал Ларкину, то есть Жан-Пьеру: «Еще один кузен...» Кого он имел в виду?

Я отправился с визитом в Пэррок-хауз, которым теперь на пра­вах хозяйки заправляла Ванесса. Она приняла меня, как и обеща­лась когда-то, в оружейной.

— Ах, Адам, я так счастлива видеть вас,- и она, словно заправ­ская леди, ткнула мне руку для поцелуя.— Мы закрыли библио­теку: она навевает такие неприятные воспоминания! Да и ковер безнадежно испорчен кровью моей бедной покойной све­крови! — тут она притворно всхлипнула.

— Дорогая миссис Долри, вы извините, пожалуйста, мое любопытство, но, мне кажется, вопрос, который мучает меня, до­лжен бы занимать и вас. Вы когда-то говорили, что во Франции у вас два кузена. Когда же приедет в Пэррок-хауз второй? Ведь он тоже имеет определенные права...

— Взор Ванессы затуманился:

— Милый Адам, если бы вы знали, как меня на самом деле мучает этот вопрос! Но, увы, я не только не знаю, где мой второй кузен, я даже не знаю, жив ли он...

— И она поведала мне горестную историю.

— Бабушка ее, та самая миссис Долри. которую так высоко ценил мой крестный, имела троих сыновей. Старший, «Бедолага» Пол, ударился в религию, а потом нанес весьма значительный ущерб семье, отписав поместье гипергностикам. Как вы понимаете, по-томства он не оставил: Ему было как-то не до женщин. Средний, обидевшись на несправедливость судьбы - ведь из него мог получиться прекрасный управляющий семейным поместьем, но, увы, закон диктовал передачу его старшему из сыновей,— уехал в Америку, где и родилась Ванесса. А вот судьба младшего сына оказалась самой впечатляющей (между прочим, мой крестный вспоминал этого мальчика с особой любовью, мне кажется, что доктор остался холостяком именно потому, что... Но не будем об этом! Старик может прочесть мои записки, тем более, что я, как профессионал, уверен: все, что когда-либо было написано, должно быть опубликовано).

Младшенький сынок дражайшей миссис Долри пошел по кривой дорожке, которая привела его в цирк. Он стал фокусником-иллюзионистом и, несмотря на престижные премии на международных конкурсах, родными братьями и матерью был от семейства отторгнут. Впрочем, если бы он в какой-то момент об­разумился и прекратил таскать из шляпы кроликов, родные, ско­рее всего, пустили бы его под свое крыло, но он не образумился: вместо этого он женился на цирковой акробатке, к тому же по­чти что карлице, которую мы с вами знаем под печально извест­ным именем сестры Флер...