Агата Кристи - Таинственный убийца

Блудный сын окончательно стал блудным сыном, и даже из­вестие о том, что карлица родила ему двоих детей, не смягчило сердца старой миссис Долри. Как?! Мать ее внуков - мало того что акробатка, карлица, так еще и француженка?! Такого униже­ния настоящая англичанка снести не могла.

Внуков настоящей англичанки окрестили - видимо, в от­местку — французскими именами: Жан-Поль и Жан-Пьер. Французистее не придумаешь.

И вот, когда цирк был на гастролях в Румынии, старшенького, Жан-Поля, украли цыгане. Бедная карлица и блудный сын обе­гали все придорожные корчмы, в отчаянии обращались даже в Сигуранцу, но в ответ труппу просто выслали из страны — и за­крыли дело. Правда, один старый корчмарь намекнул карлице, что, поскольку все это случилось на территории бывшей Трансильвании. а там, как известно, до сих пор живут потомки графа Дракулы, сынка им лучше не искать, но, кто знает, вдруг этот старый корчмарь был переодетым агентом Сигуранцы?

И безутешные родители вернулись во Францию. Мать продо­лжала вертеться на трапеции, а отец, не в силах справиться с го­рем, прямо на арене цирка облил себя бензином и поджег. Между прочим, присутствовавшая при этом публика до сих пор уверена, что это был лишь трюк...

А Жан-Пьер вырос, женился на Ванессе и под видом Ларкина... Впрочем, все остальное вы знаете.

Закончив печальную повесть. Ванесса вытерла глаза кружев­ным платочком и деловито осведомилась:

— Милый Адам, мне кажется, что вам, как журналисту, может быть любопытна тема последних мод на татуировки. Не хотите ли поближе посмотреть на мою? Тем более что сюжет се соо­тветствует обстановке,- и она самодовольно оглядела стены, увешанные старинным оружием.

Должен вам признаться, что заниматься любовью под присмо­тром рыцарей в латах (хотя и знаешь, что рыцарей внутри нет) — работа не для слабаков и трусов. Но я успешно справился с воз­ложенной на меня миссией, и когда уходил, один из рыцарей по­ощрительно хлопнул меня по плечу железной рукою.

Я вернулся к крестному. Тот бродил по своему садику, в кото­ром росла марихуана и любовно гладил кустики. За ним бди­тельно присматривала Гермиона Фортпатрик: она настолько вошла в роль сиделки, что, когда я попробовал сорвать листо­чек, злобно на меня шикнула:

- Не мешайте старику! Ботаника - последняя его радость.

Однако старик бросил на меня взгляд, говоривший, что он незабыл и о других радостях, в частности, о своем драгоценном «Буннахабхайнс».

И тут меня словно молнией пронзило! Откуда в доме Ванессы Долри, я имею в виду - старом деревенском доме, оказалось это виски? К тому же, как подсказал мне вздрогнувший при вос­поминании желудок, отравленное? Слава Богу, что мы с Ларки­ном - Жан-Пьером не прикончили тогда весь графинчик...

Крестный мой, старый скряга, жаловался, что панки разгро­мили его подвал и утащили одну бутылку «Буннахабхайна». Ту самую, которую пытались влить в голого капеллана. А что если была украдена не одна, и с какой целью? Кому потребовалось отравить Ванессу и Жан-Г1ьсра?

Ответ пришел сам собой: тому самому еще одному кузену, бес­следно сгинувшему в Румынии Жан-Полю.

Ведь в таком случае он оставался единственным наследником! (Сестра Флер не в счет: она бы так обрадовалась возвраще­нию дорогой пропажи, что простила ему все.)

Значит, Жан-Поль здесь, в Ступл Гардетт. Но кто же он? Под чьей личиной скрывается?

И я поспешил назад, в Пэррок-хауз: следовало предупредить ставшую мне теперь такой близкой Ванессу и близкого — через нее - Жан-Пьера о грозившей им опасности.

Я вновь решил сократить путь и отправился мимо церкви и старого кладбища — если помните, там был проход в парк Пэррок-хауза. Вечерело, и я, памятуя о том, какую неприятную находку совершили мы с доктором на месте бывшего тисового ла­биринта, невольно ускорил шаг: я взрослый человек и привиде­ний не боюсь, но все-таки...

Но все-таки приостановился и заглянул в бедную могилку брата Виктора - и остолбенел. На дне ее что-то темнело. Я на­гнулся посмотреть, и тут на затылок мой обрушилось что-то ужасно тяжелое.

Я пришел в себя в кромешной тьме, воздуха не хватало. В от­чаянии я осознал, что меня закопали заживо! В голове мгно­венно пронеслись все виденные мною фильмы ужаса, я забарах­тался, заорал, но добился лишь того, что в рот мне набились комья земли. Я давился, задыхался все сильнее, и если бы не ар­мейская служба, приучившая меня дисциплинировать свой ра­зум - пусть помалкивают господа пацифисты! - гак бы и по­гиб. Я собрался, сообразил, что лежу не в гробу, значит, можно попробовать разгрести землю руками — я помнил, что могилка брата Виктора была неглубокой. К тому же под собой я нащупал еще чье-то тело, и оно служило мне опорой.

И я начал сражение за жизнь. Поверьте, разгрести голыми ру­ками пусть даже неглубокую могилу, особенно если ты лежишь внутри ее,— дело непростое. Но меня, признаюсь, вдохновляло и укрепляло воспоминание о железной длани рыцаря из оружей­ного зала. Я почувствовал необыкновенное духовное родство с этим воином прошлого, с этим героем битв с норманнами!

Не знаю, сколько прошло времени, но когда я выбрался на­ружу, уже совсем стемнело. Я сидел, жадно вдыхая ночной воз­дух — вот уж поистине пища богов! - и пытался привести в по­рядок отчаянно болевшую голову. Потом понял, что без глотка «Буннахабхайна» тут не обойтись, и поплелся к крестному.

Тот спал младенческим сном. Его сон сторожила расположив­шаяся в гостиной Гермиона Фортпатрик. По-моему, она совсем спятила: сидела и, как заправская медсестра прошлого столетия, щипала корпию! В ответ на мое заявление о том, что теперь в любой лавке можно купить патентованные перевязочные сред­ства, она так грозно на меня поглядела, что я умолк и так же молча потянулся за бутылкой. Мой жест сопровождал грозный взгляд, смягчившийся лишь после того, как я налил и Гермионе. И все же она не преминула прокомментировать:

— Судя по вашему виду, вы возвращаетесь из деревенского паба — я-то знаю, какими бывают мужчины после паба, полков­ник Фортпатрик приучил меня к подобному зрелищу! Ах, мой бедный Эрдли, какой же он был нежный, совсем непьющий...— и взгляд ее заволокло воспоминаниями о покойном капел­лане - Решено, я до конца жизни останусь девушкой, в память об Эрдли!

Я предпочел не напоминать ей о том, что, побывав замужем за полковником, она при всем своем желании в старую деву превратиться бы не могла, и лишь спросил:

— Вы не знаете, где у доктора фонарь?

— А зачем вам?

Я вкратце поведал ей о своем приключении, и Гермиона, как старая полковая лошадь, поскакала за мной - так сказать, на зов трубы.

С фонарем и лопатой раскопать того, кто был захоронен на первом этаже могилы, не представило труда. И я обомлел - это был старик Пармитер!