Агата Кристи - Таинственный убийца

Вот о чем я размышлял, одеваясь и спускаясь к ма­шине. Поскольку небо уже начало светлеть, я решил все же пройтись пешком. От меня до Пэррок-хауза не больше полумили, и я не видел оснований для спеш­ки. Капеллан мертв, и убит ли, как утверждает Пармитер, или отошел в мир иной по естественным причи­нам, оттого, что я поспешу, он не воскреснет. Минут через десять я уже был у ворот имения. Я взглянул на часы и с удивлением отметил, что уже начало пятого. Я решил срезать путь и отправился через розарий, те­перь запущенный, не то что во времена миссис Долри. Но даже и сейчас некоторые старые сорта сияли вели­колепием — их не затронули ни темные точки, ни тля, которые изрядно потрепали новые гибриды, не спо­собные выжить без постоянного опрыскивания фун­гицидами. Я взобрался по ступенькам и вошел в дом. Пармитер, покуривая, ждал меня в холле. Бог весть сколько раз я говорил этому человеку о риске, которо­му он подвергает свое здоровье, но он не слушал. Я вновь напомнил ему о раке легких и инфаркте, а он ответил:

— Вот увидите, доктор, убиенного, так и сами захо­тите сделать затяжечку!

Нет, некоторых людей ничто не учит...

Мы прошли в комнату капеллана. Она располагалась в конце длинного коридора в восточном крыле, там, где когда-то была гардеробная миссис Долри - пусть меня простят, но я до сих пор называю это помещение именно так. Меня удивил храп из-за выходящих в ко­ридор дверей - там располагались спальни Б.

— А они еще не знают,- ответил на мой вопрос Пар­митер и с усмешкой добавил: — Вот удивятся-то! К то­му же вряд ли стоит воспринимать храп всерьез: кое- кто может храпеть нарочно, для алиби.

Это замечание показалось мне бестактным, но воз­разить я не успел, потому что мы подошли уже к нуж­ной комнате. Пармитер пнул ногой дверь, и я вошел. И сразу же выскочил обратно. Теперь я понял, что имел в виду Пармитер, когда назвал капеллана «уби­енным». При жизни капеллан был довольно прият­ным на вид человеком. В смерти же он, одетый только в носки, с торчащим изо рта красным носовым плат­ком (видно, чтоб заглушить вопли) и свисавшей из ноздри пластиковой трубкой, выглядел на редкость отвратительно.

— Надеюсь, вы обратили внимание на пустую бу­тылку из-под виски,- заявил Пармитер.

— Бутылка из-под виски? Нет, не заметил.

— Так гляньте еще раз, док. Она прикреплена к дру­гому концу трубки. Убийца пытался представить дело так, будто капеллан сам допился до смерти.

— Допился до смерти...— повторил я.- Вы хотите сказать...

Я замолчал и вновь заглянул в комнату. Пармитер был прав. И, что самое ужасное, я разглядел этикетку на бутылке. Виски был того самого сорта, который я предпочитал всем остальным, но который довольно трудно было здесь раздобыть, так что мне приходи­лось выписывать его из Лондона.

Значит, солодовый «Буннахабхайн»,—пробормотал я, переступая через мешок для упаковки трупов. И пригласил инспектора Фишера пройти в сосед­нюю комнату (с горечью отметив про себя, что ког­да-то это была спальня миссис Долри). Там я повторил на­звание своего любимого виски, стараясь произносить его гортанно, как принято было у древних кельтов, и инспек­тор покорно вытер с рукава брызги слюны.

Фишер не понравился мне с первого же взгляда. Он отрекомендовался человеком «въедливым», однако дета­ли, на которые он обратил внимание, лично мне показались малозначащими. Допускаю, что и я слишком зациклился на сорте виски, но, в конце концов, если убийца из всех других сортов выбрал именно этот, следовательно, у него было твердое намерение бросить тень на меня. Я-то это сразу по­нял! А Фишер — он из тех, кто ни черта в солодовом виски не смыслит, ему подавай что-нибудь попроще... И почему Пармитер сначала позвонил мне, а не в полицию? И что его среди ночи понесло в комнату капеллана? Но это почему-то никого не интересовало. Мне даже в голос крикнуть захоте­лось: «А как вы относитесь к солоду, господа?!»

Затем Фишер ударился в психологию. Его, видите ли. интересовало, пользовался ли покойный капеллан по­пулярностью. Дурацкий вопрос, если учесть, что Фишер - местный. Да уж, капеллан пользовался славою. Вполне определенной. Хам, грубиян, вонючка, всюду совал свой нос... К тому же среди деревенских ходили слухи о его странноватых сексуальных наклонностях.

Не без ехидства посоветовав Фишеру побеседовать на эту тему с Гермионой Фортпатрик (в Ступл Гардетте она единственная поддерживала с капелланом близкие отно­шения), я снова попытался привлечь его внимание к мое­му любимому виски. Я описал способ его производства, объяснил, почему его выпускают так мало, рассказал, от­куда мне его поставляют (из магазина «Инчкейп энд Хол­ланд», что на Джермин-стрит), и уж было пустился в рас­сказ о моем первом посещении острова Айлей, где и гонят мой любимый «Буннахабхайн»,— мы ездили туда в 1948 году вместе с покойной леди Долри и ее сестрой, порыба­чить в озере Лох-Стасойша, надо сказать, обе дамы отлич­но управлялись с удочкой... Но тут заметил, что этот тупи­ца меня совершенно не слушает. И я умолк. Из соседней комнаты раздался звук «молнии»: тело капеллана упако­вали в мешок.

— Теперь дело за судебными медиками,— объявил Фи­шер и нетерпеливо добавил: — Ладно» доктор» когда вер­нетесь домой, проверьте свое... солодовое. Уверен, ваша бутылочка на месте. Потом к вам зайдет констебль, сни­мет официальные показания.

Я одарил этого невежу взглядом, которого он, безуслов­но, заслуживал. Бутылочка? Да у меня в погребе стоял це­лый непочатый ящик несравненного «Буннахабхайна»! Я человек скромных запросов, но даже свои маленькие удо­вольствия предпочитаю планировать заранее. Фишер же произвел на меня впечатление типа, который целый ме­сяц тянет бутылку самого поганого джина!

Терпение мое кончилось, и я поспешил удалиться. В холле на меня снова набросился Пармитер. Он схватил меня за рукав и уволок в грязную каморку, которую он тор­жественно именовал «Штаб-квартирой».

— Ну? — требовательно вопросил он.— Так его отравили виски, или как?

Я глядел на него с жалостью: только абсолютный кре­тин может поверить, что человека, даже полнейшего трезвенника, каким был капеллан, можно укокошить, за­пустив ему в нос пару-другую капелек высококлассного шотландского!

— Возможно,— холодно начал я,- капеллан умер в ре­зультате удушения. Вы ведь и сами видели, что у него изо рта торчал шелковый носовой платок. К тому же, осме­люсь заметить, что к моменту обнаружения тело уже до­статочно остыло, так что...

— Еще бы! — с энтузиазмом перебил меня Пармитер.— Он уже несколько часов, как откинулся. Аж закоченел весь.

Я собрался сделать Пармитеру замечание (его познания в области судебной медицины, судя по всему, ограничи­вались информацией, почерпнутой из американских де­тективов), но заметил, что старика что-то беспокоит. У не­го даже руки дрожали.