Роберт Гулик - Пейзаж с ивами

Судья бросил беглый взгляд на круглое серебряное зеркало на черной лакированной подставке, но все его внимание было приковано к ряду фарфоровых коробочек с косметикой. Он поочередно открывал их, рассматривая пудру и разные виды румян. Он словно совсем позабыл о госпоже Мэй и докторе Лю, которые стояли возле ложа, наблюдая за судьей. Теперь судья обратил внимание на лежавший возле зеркала набор для подведения бровей: большая квадратная тушечница толщиной в два и шириной в пять цуней, тонкая кисточка, плитка туши на маленькой деревянной подставке и серебряный сосуд для воды, из которого смачивают тушечницу прежде, чем приступить к растиранию туши. На поверхности тушечницы запеклась высохшая тушь, а кончик кисти был черным.

Он повернулся, подошел к кровати и раздвинул синие занавески. Скомканное белое шелковое покрывало валялось на постели, красная парчовая подушка была задвинута в угол. Ощущался легкий запах косметики.

Госпожа Мэй подозвала домоправителя, который оставался снаружи.

— Прикажи служанкам убрать и проветрить эту комнату! — раздраженно произнесла она.

Домоправитель торопливо вошел в комнату.

— Разумеется, госпожа! Здесь что-то не в порядке, ваша честь?

Он удивленно уставился на судью. Уже собираясь задернуть занавески, тот вдруг замер, устремив взгляд на пол. Потом нагнулся и приподнял левую занавеску, так что стала видна мраморная плитка прямо под ней, напротив массивной передней ножки кровати, выточенной в форме львиной лапы. Выпрямившись, он бросил Дао Ганю:

— Взгляни на эти серые пятна на мраморе!

Дао Гань присел на корточки, послюнил кончик указательного пальца и потер им пятна. Потом выпрямился и сказал:

— Это тушь, ваша честь. Старые пятна. Их вытирали, но тушь глубоко въелась в мрамор. Нужно было потереть их мелким песком, тогда бы они исчезли полностью.

Судья Ди все еще не выпускал занавеску из рук. Он поднес ее к самым глазам и осмотрел гладкий атлас сначала с лицевой стороны, а потом с изнанки. Медленно кивнув, он указал Дао Ганю на большое темно-коричневое пятно с внутренней стороны.

Выпустив из рук занавеску, он поднял глаза на госпожу Мэй.

— Ваш муж умер в этой комнате, госпожа, — холодно сказал он. — Вернее, его убили.

Лицо госпожи Мэй стало мертвенно-бледным. Она сделала шаг назад в сторону доктора Лю, который стоял неподвижно, словно каменное изваяние.

— Да, его убили, — повторил судья. — Ему нанесли удар вот этой тяжелой квадратной тушечницей, что стоит на туалетном столике. Он ударился раскроенным черепом о пол прямо здесь, возле ножки кровати. Мраморный пол оказался запачканным его кровью и тушью, которую незадолго до того растирали на тушечнице, прежде чем она стала орудием убийства. Потом кровь и тушь вытерли, но следы от туши остались. Край занавески впитал в себя кровь, и никто не заметил, что с внутренней стороны осталось пятно. — Обернувшись к доктору, он добавил: — Между прочим, этим и объясняются следы туши на щеке покойного, доктор.

Госпожа Мэй хранила молчание. Она не спускала с судьи широко раскрытых, неверящих глаз. Доктор Лю нервно заговорил:

— Я мог бы, ваша честь, придумать по меньшей мере с десяток других объяснений только что упомянутым вами фактам. Ваше умение логически мыслить всем хорошо известно, ваша честь. Надеюсь, вы не станете расстраивать госпожу Мэй безрассудными заявлениями, основываясь на столь сомнительных уликах?

Судья метнул на него презрительный взгляд.

— Разумеется, я не стану этого делать, — спокойно произнес он. — Здесь я обнаружил только косвенные улики. Главная же состоит в том, что вы с госпожой Мэй солгали мне о времени смерти господина Мэя. Вы утверждали, будто госпожа Мэй обнаружила труп своего супруга возле лестницы около десяти часов вечера. А это означает, что с лестницы он упал еще раньше. Но тогда зачем ему потребовалось иметь при себе зажженную свечу, если он выходил из библиотеки, чтобы спуститься вниз? Зал и верхняя галерея достаточно хорошо освещены большим красным фонарем, который горит до полуночи.

Когда госпожа Мэй и доктор Лю ошеломленно уставились на него, он скрестил руки на груди и произнес:

— Госпожа Мэй и доктор Лю, я арестовываю вас обоих по обвинению в убийстве господина Мэй Ляна. Дао Гань, позови сюда солдат, которые несли паланкин!

Примерно за полчаса до вечернего заседания в городском трибунале Дао Гань в прихожей личных покоев судьи Ди помогал ему переодеваться в официальное платье. Протягивая судье крылатую шапку, Дао Гань заметил:

— Никогда мне не нравился этот доктор, ваша честь.

— Мне тоже, — ответил судья, поправляя шапку перед специальным зеркалом, водруженным на черную лакированную коробку, в которой хранилась шапка.

— Я полагаю, вы, ваша честь, отправились в библиотеку, чтобы отыскать там возможное орудие убийства?

Судья Ди обернулся.

— Я пошел туда прежде всего затем, чтобы проверить, не написал ли Мэй чего-нибудь перед смертью. Мне не давали покоя черные пятна у него на щеке. Как ты сам предположил, тушь могла случайно попасть ему налицо, когда он растирал ее на каменной тушечнице. Однако я обнаружил, что он просто читал, а тушечница и кисть на его столе были совершенно чистыми. Тогда я подумал, что он должен был запачкать щеку из другой тушечницы: большой и тяжелой, которую использовали незадолго до убийства и которая еще была влажной от туши. Орудие убийства я обнаружил внизу в гостевой комнате. — Он выглянул в окно и недовольно проворчал: — А погода так и не переменилась.

— Когда у вас зародились подозрения, что господин Мэй был убит, ваша честь? — полюбопытствовал Дао Гань.

Судья сложил руки.

— Пока я не узнал от домоправителя, что фонарь в зале горит до полуночи, у меня было только смутное подозрение, что что-то неладно. Дело в том, Дао Гань, что подлинный несчастный случай редко бывает столь безупречным, как тот, что якобы произошел с господином Мэем. Вспомни свечу, лежащую на верхней площадке лестницы, домашнюю туфлю посредине лестницы, кровь на навершии балясины перил и голову покойника, притуленную к этой балясине! Все это кажется слишком безупречным. Словно кто-то специально продумал, как именно это должно было произойти, шаг за шагом. Кроме того, учитывая, что госпожа Мэй в прошлом была куртизанкой, а муж почти вдвое ее старше, я счел возможным существование классического треугольника: старый муж, молодая жена, тайный любовник. Правда, из-за моего высокого мнения о решительном характере и проницательности господина Мэя я отмел эту возможность, полагая, что такой человек, как он, никогда не остановил бы свой выбор на порочной женщине. К сожалению, я заблуждался.