Роберт Гулик - Убийство в Кантоне

— Интересная получилась беседа, ты не находишь? — заговорил он. — Однако, помимо сведений о том, что арабов здесь намного больше, нежели мы предполагали, толку от нее оказалось немного. Или я что-то пропустил?

Дао Гань невесело покачал головой и, помедлив, ответил:

— Вы говорили нам, ваша честь, что общественная жизнь цензора безупречна. Но как насчет его личных интересов? Когда имеешь дело с неженатым молодым человеком…

— Я тоже думал об этом. Как председатель суда, я имел все возможности досконально изучить его личную жизнь. Будучи вполне привлекательным малым, он никогда не выказывал ни малейшего интереса к женщинам. Множество знатных столичных семейств пытались заполучить его в качестве зятя, но тщетно. Не обхаживает он и тех прелестниц, что прислуживают на званых обедах, которые человек его положения вынужден посещать чуть ли не каждый вечер. При этом подобное его равнодушие коренится не во врожденном отвращении к женщинам — особенность не столь уж редкая среди привлекательных молодых людей. Причина его воздержания лишь в том, что он целиком погружен в работу.

— У него что, ваша честь, вообще нет никаких увлечений?

— Нет, за исключением интереса к сверчкам. У цензора прекрасная коллекция и поющих, и бойцовых. Я случайно узнал об этом во время нашей последней беседы. До моих ушей донеслось стрекотание из его рукава, и он достал оттуда сверчка в крохотной клетке из серебряной проволоки. Сказал, что всегда берет его с собой, редкий экземпляр под названием Золотой Колокольчик, если я правильно запомнил. Он…

Судья замолк, взглянув на ошарашенную физиономию Дао Ганя.

— Что это с тобой?

— Понимаете, так уж случилось, что по дороге сюда я встретил слепую девушку, торгующую сверчками, которая прошлой ночью поймала Золотого Колокольчика, — начал объяснять Дао Гань. — Возможно, это всего лишь совпадение, но поскольку она мне тоже сказала, что такой сверчок — это величайшая редкость, особенно здесь, на юге, то не исключено…

— Все зависит от того, как и где он ей достался, — перебил Дао Ганя судья Ди. — Расскажи-ка мне поподробней об этой встрече.

— Я, ваша честь, совершенно случайно столкнулся с ней возле рынка. Она ловит их сама, по пению определяя хорошие экземпляры. Проходя вдоль западной стены Цветочной пагоды, известного храма в западной части города, она услышала особый стрекот, характерный для Золотого Колокольчика. Должно быть, он спрятался в стенной трещине; голос его казался испуганным, так она сказала. Она предложила сверчку кусочек огурца и заманила его в маленькую бутылочную тыкву.

Судья Ди долго молчал, подергивая ус, а потом сказал:

— Вероятность, конечно, невелика. И все же мы не можем исключить того, что именно Золотой Колокольчик цензора сбежал из клетки, когда хозяин его находился где-нибудь по соседству. Пока Цзяо Тай собирает сведения на обеде у Мансура, мы вполне можем взглянуть на храм и выяснить, не там ли теряются следы цензора. Как бы то ни было, мне сказали, что это одна из исторических достопримечательностей города. Мы вполне можем поужинать по дороге в какой-нибудь харчевне.

— Ни в коем случае, ваша честь! — в ужасе замахал руками Дао Гань. — Раньше, когда вы еще были судебным наместником, то вполне могли иногда обходить свой город никем неузнанным. Но теперь-то, будучи одним из высших сановников империи, вы никак не можете…

— Могу и буду! — оборвал его судья. — В столице я вынужден соответствовать всей этой пышности, положенной моему статусу. Но нынче мы не в столице, мы в Кантоне. И тут уж я не упущу возможность сбросить с себя церемониальную ношу! — Отметая дальнейшие возражения, он резко встал. — Встретимся в приемной, как только я переоденусь.

После того как Цзяо Тай с господином Яу покинули зал Совета, полковник тут же направился в оружейную, снял кольчугу и шлем и облачился в легкое платье тонкого серого хлопка и черную кисейную шапку. С господином Яу он встретился в привратницкой у дворцовых ворот. Яу предложил заехать сначала к нему, потому что тоже хотел переодеться. В удобном, обложенном подушками паланкине купца их принесли к его особняку — большому зданию к западу от дворца, неподалеку от храма Чжуаньсюя.

Поджидая Яу в просторной приемной, Цзяо Тай дивился окружающей его вульгарной роскоши. Пристенные столики ломились от сверкающих серебряных ваз с искусственными цветами, сделанными из воска, а стены были увешаны красными свитками с надписями, восхваляющими богатство Яу и его высокие нравственные достоинства. Служанка, подавшая ему чай, была одета вполне подобающе, однако сильно накрашенное лицо и неприкрыто оценивающий взгляд, которым она окинула Цзяо Тая, выдавал бывшую танцовщицу.

Яу не заставил себя долго ждать. Теперь на нем было тонкое синее платье и залихватски сдвинутая на затылок простая черная шапка.

— Не будем медлить! — оживленно заговорил он. — Знаете, сегодня после обеда у меня есть еще одно неотложное дело. К счастью, эти арабские приемы довольно рано заканчиваются.

Уже покачиваясь в паланкине, Цзяо Тай поинтересовался:

— А чем у них угощают?

— Кушанья довольно простые, но по-своему вкусные. Хотя, конечно, не идут ни в какое сравнение с китайской кухней. Вы пробовали нашего кантонского тушеного осьминога? А угрей?

И он принялся с таким воодушевлением рассказывать об этих блюдах, что у Цзяо Тая слюнки потекли, а потом перешел к столь же красноречивому описанию вин и прочих напитков.

«Похоже, он ни в чем себе не отказывает, — подумал Цзяо Тай. — И каким бы вульгарным ни казался этот выскочка, но парень он все-таки славный».

Когда они вышли из паланкина у скромного, беленного известью домика привратника, Цзяо Тай воскликнул:

— Свой полуденный рис я съел сегодня задолго до полудня, так что от ваших разговоров у меня изрядно разыгрался аппетит! Клянусь, готов сейчас проглотить целого жареного поросенка!

— Тсс! — поспешно одернул его Яу. — Ни слова о свинине! Мусульманам даже касаться ее не дозволяется — это мясо у них считается нечистым. И вино у них под запретом, хотя есть свое пойло, и довольно недурное. — С этими словами он постучал в дверь, украшенную железным орнаментом в форме рыб.

Им отворил старый горбун в полосатом тюрбане. Он провел гостей через маленький двор в прямоугольный сад, где росли невысокие цветущие кусты, высаженные необычным узором. Навстречу им вышел высокий худощавый араб.

В лунном свете его тюрбан и длинный просторный балахон казались ослепительно белыми. Цзяо Тай узнал его. Это был тот самый человек, что выговаривал на причале арабским матросам.

— Мир вам, Мансур! — радостно приветствовал его Яу. — Я позволил себе привести друга, полковника Цзяо из столицы.