Роберт Гулик - Убийство в Кантоне

Большие сверкающие глаза араба устремились к Цзяо Таю. На смуглом лице их белки особенно выделялись. Он заговорил зычным голосом, на пусть не беглом, но вполне приличном китайском:

— Мир всем правоверным!

Немного поразмыслив, Цзяо Тай решил, что поскольку приветствие ограничивается мусульманами и к нему с Яу отношения не имеет, то кажется довольно оскорбительным. Однако, пока он все это обдумывал, араб с Яу, склонившись над кустом, уже глубоко погрузились в беседу о растениях.

— Благородный Мансур — большой любитель цветов, равно как и я, — объяснил Яу, оторвавшись наконец от куста. — Эти чудесные растения он привез из своей страны.

Цзяо Тай ощущал тонкий аромат, витающий в саду, но из-за наглого приветствия и пустого желудка был совсем не расположен говорить о цветах. Он угрюмо разглядывал невысокий дом в глубине сада. Увидев за ним минарет мечети на фоне залитого лунным светом неба, он пришел к выводу, что дом Мансура совсем недалеко от его постоялого двора.

Наконец Мансур пригласил гостей в дом. Фасад его представлял собой ряд высоких открытых арок причудливой заостренной формы. Войдя в просторную комнату, Цзяо Тай с неудовольствием обнаружил, что мебели там вовсе нет, не говоря уж об обеденном столе. Пол покрывал толстый синий ковер с густым ворсом, а по углам валялось несколько туго набитых шелковых подушек. С потолка свисала медная лампа с восемью фитилями. Вся задняя стена была скрыта занавесью, какой он прежде не видывал: под самым потолком она крепилась к карнизу медными кольцами, а не была пришита к бамбуковому шесту, как следовало бы.

Мансур и Яу, скрестив ноги, уселись прямо на ковер, и после некоторых колебаний Цзяо Тай последовал их примеру. Должно быть, от внимания Мансура не укрылся его недовольный вид, ибо теперь араб все так же неторопливо обратился прямо к нему:

— Полагаю, почетному гостю не будет трудно сидеть на полу?

— Я солдат, — пожал плечами Цзяо Тай. — Мне не привыкать к тяготам походной жизни.

— Мы считаем наш образ жизни вполне удобным, — холодно заметил хозяин.

Цзяо Тай ощущал к нему безотчетную неприязнь, но не мог не признать, что тот человек незаурядный. У Мансура было правильное, резко очерченное лицо с тонким, хищно изогнутым носом и длинными усами, концы которых он загибал на заморский манер. Держался он очень прямо, а под тонким белым платьем проступали железные мышцы. Этот человек явно был способен на многое.

Исключительно чтобы нарушить затянувшееся неловкое молчание, Цзяо Тай спросил, показывая на сложный узор, тянувшийся под потолком по всей стене:

— Что означают эти завитушки?

— Это арабское письмо, — поторопился объяснить Яу. — Святые письмена.

— А сколько у вас букв? — спросил у Мансура Цзяо Тай.

— Двадцать восемь, — коротко ответил араб.

— Святые Небеса! — воскликнул Цзяо Тай. — Всего-то? У нас, представьте себе, больше двадцати тысяч!

Губы Мансура презрительно изогнулись. Он повернулся и хлопнул в ладоши.

— Как же, скажите на милость, они выражают свои мысли двадцатью восемью знаками? — понизив голос, поинтересовался у Яу Цзяо Тай.

— Не так уж много мыслей им приходится выражать! — чуть усмехнувшись, шепнул Яу. — Ну, вот и еду несут!

Вошел молодой араб с большим медным подносом, украшенным искусной гравировкой. На подносе было несколько жареных кур, кувшин и три покрытых цветной эмалью кубка. Юноша разлил по кубкам бесцветный напиток и удалился. Мансур поднял свой и без тени улыбки произнес:

— Добро пожаловать в мой дом!

Цзяо Тай выпил и нашел пахнущее анисом крепкое пойло совсем недурственным. Жареная курятина пахла весьма соблазнительно, но Цзяо Тай не знал, как к ней приступиться, ведь палочек для еды не подали. Выпив еще, Мансур и Яу принялись руками рвать кур на части, и Цзяо опять последовал их примеру. Впившись зубами в ножку, он убедился, что мясо просто великолепно. Вслед за курами последовало деревянное блюдо с грудой шафранового риса, поджаренного с ягнятиной, изюмом и миндалем. Это яство Цзяо Таю тоже понравилось; он ел так же, как остальные: пальцами скатывал рис в комочки. Наевшись, он вымыл руки в поданной слугой чаше с душистой водой, откинулся на подушку и сказал:

— Вот уж действительно вкусно! Давайте выпьем еще!

Когда все осушили кубки, он обратился к Мансуру:

— Представьте себе, мы соседи. Я остановился на постоялом дворе «Пятеро бессмертных». Похоже, все ваши соотечественники живут именно в этом квартале.

— Большинство из них. Мы предпочитаем селиться вблизи мечети. Наши молитвы возносятся с вершины минарета, там мы зажигаем сигнальный огонь, когда в гавань входят наши корабли, и благодарим Аллаха за их благополучное возвращение. — Он сделал немалый глоток и продолжил: — Около пятидесяти лет тому назад дядя нашего пророка — храни его Аллах! — прибыл в этот город и окончил свои земные дни в собственном жилище за северо-восточными воротами. Многие правоверные поселились в этом святом месте, чтобы ухаживать за его могилой. Кроме того, наши моряки, как правило, останавливаются в шести больших постоялых

дворах, недалеко от таможни.

— Я встретил здесь китайского морехода, который говорит на вашем языке, — продолжил Цзяо Тай. — Его зовут Ни.

Мансур бросил на гостя настороженный взгляд, но ответил все так же спокойно и неторопливо:

— У Ни отец китаец, но мать его персиянка. Персы — никудышный народ. Наши доблестные воины по воле великого халифа разбили их наголову. Сорок лет назад, в битве при Нехавенде.

Яу предложил выпить еще, а потом спросил:

— Правда ли, что к западу от владений халифа живут белокожие люди с голубыми глазами и желтыми волосами?

— Таких людей не бывает! — возразил Цзяо Тай. — Должно быть, это духи или демоны!

— Они действительно существуют, — степенно кивнул Мансур. — И они хорошие воины. Они даже писать умеют, пусть и шиворот-навыворот, слева направо.

— Вот видите! — победно воскликнул Цзяо Тай. — Это наверняка духи! В загробном мире все делается наоборот по сравнению с нашим.

— У некоторых из них рыжие волосы. — И Мансур осушил очередной кубок.

Цзяо Тай с сомнением взглянул на собутыльника. Должно быть, сильно он перебрал, раз понес такую околесицу.

— Как насчет арабских плясок, а, Мансур? — плотоядно улыбнулся Яу и повернулся к Цзяо Таю: — Случалось видеть, как танцуют арабские девушки, полковник?

— Никогда! А что, они отплясывают не хуже наших?

Мансур сел прямо.

— Во имя Аллаха! — воскликнул он. — Подобные вопросы говорят о вашем полном невежестве!

Он хлопнул в ладоши и бросил слуге приказ по-арабски.

— Глядите на занавес! — возбужденно зашептал Яу. — Если повезет, мы получим истинное наслаждение!