Роберт Гулик - Убийство в Кантоне

— Есть какие-то вести о Мансуре? — спросил судья.

— Нет, ваше превосходительство. Должно быть, он скрывается где-то за городскими стенами, ибо мы прочесали весь арабский квартал, а стражники проверили постоялые дворы.

— Хорошо, можете идти.

Когда соглядатай вышел, Цзяо Тай гневно воскликнул:

— Какая же подлая скотина этот Яу!

— Не слишком приятная особа, — согласился судья Ди. — И достаточно прозорлив, чтобы догадаться, что я могу пустить за ним хвост.

Подергав себя за усы, он вдруг спросил Цзяо Тая:

— Как себя чувствуют эти две девушки, рабыни капитана Ни?

— Отделались синяками! — И, улыбнувшись, добавил: — Впрочем, если я правильно оцениваю ситуацию, они больше и не рабыни, и не девушки. У меня сложилось отчетливое впечатление, ваша честь, будто капитан, чуть оправившись от потрясения после убийства своей старой возлюбленной, внезапно осознал, что их целомудренные отношения за прошедшие годы дошли до своего логического конца — несмотря на весь его интерес к тайнам мироздания. А поскольку теперь он, так сказать, свободен, ему самое время пересмотреть свое отцовское отношение к подопечным. Тем более что эти ушлые девицы ни о чем другом и не мечтают!

Дао Гань озадаченно посмотрел на судью, когда тот поинтересовался близнецами. Теперь он спросил:

— Эти близнецы как-то связаны с делом цензора, ваша честь?

— Не напрямую, — ответил судья.

— Как может эта парочка дурех, пусть и не напрямую… — удивленно начал Цзяо Тай, но судья Ди остановил его взмахом руки, глядя на распахнувшуюся дверь.

Дворецкий препроводил в зал двух командиров в полном боевом облачении. Остроконечные шлемы и отделанные медью кольчуги выдавали их принадлежность к конной военной страже. После того как они учтиво поклонились судье, старший из них вытащил из сапога большое письмо с множеством печатей. Положив его на стол, он почтительно произнес:

— Это послание мы доставили особым конным конвоем по приказу Большого совета.

Судья Ди написал расписку, запечатал ее своей личной печатью, поблагодарил командиров и приказал дворецкому проследить, чтобы всех всадников накормили и надлежащим образом разместили во дворце.

Он вскрыл конверт и внимательно прочитал длинное послание. Помощники с тревогой смотрели на его мрачнеющее лицо. Наконец он поднял глаза.

— Плохие новости. Очень плохие. Состояние его величества ухудшается с каждым днем. Придворные лекари боятся, что Великая Утрата неизбежна. Ее величество императрица собирает мощный политический союз, призванный выступить в поддержку регентства и сосредоточить всю исполнительную власть в своих руках. Совет настаивает на том, чтобы сейчас же объявить об исчезновении цензора и незамедлительно назначить его преемника, ибо в противном случае верным трону не на кого опереться. Поскольку любое промедление может иметь катастрофические последствия, совет предписывает мне оставить поиски исчезнувшего цензора и при первой возможности вернуться в столицу.

Судья швырнул письмо на стол, вскочил с кресла и принялся мерить шагами пол, в гневе размахивая длинными рукавами.

Цзяо Тай и Дао Гань уныло переглянулись. Они не знали, что и сказать.

Внезапно судья остановился перед ними.

— Нам остается только одно, — твердо заговорил он. — Разумеется, я отдаю себе отчет, что это практически безнадежная попытка, оправданная лишь прискорбной нехваткой времени.

Он вернулся в кресло и, облокотившись на стол, подался вперед.

— Дао Гань, отправляйся в мастерскую буддийского резчика и купи у него деревянную человеческую голову. Этой же ночью ее надлежит прибить к воротам суда так высоко, чтобы снизу не было видно, что голова не настоящая. Под ней следует разместить официальное объявление, которое я сейчас составлю.

Не обращая внимания на своих обескураженных помощников, судья увлажнил кисточку для письма и быстро набросал короткий текст. Затем он откинулся в кресле и зачитал вслух:

Председатель Столичного суда Ди, прибывший с проверкой в Кантон, обнаружил здесь мертвое тело видного чиновника, подозреваемого в государственной измене. Упомянутый чиновник скрылся из столицы, и за его голову была назначена награда. После того, как вскрытие показало, что упомянутый преступник был отравлен, тело его было посмертно четвертовано, и голова выставлена на всеобщее обозрение в течение трех дней, как то предписано законом. Тому, кто навлек смерть на сего презренного изменника, надлежит предстать перед вышеназванным председателем для получения награды в пятьсот слитков золота. Ему будут прощены все преступления или проступки, совершенные прежде, за исключением преступлений, караемых смертью.

Бросив листок на стол, судья Ди продолжил:

— Конечно, главного злодея на эту удочку не поймаешь. Я рассчитываю на его китайских прихвостней; к примеру, на тех двух, что, переодевшись стражниками, принесли труп цензора в храм Цветочной пагоды. Если этой же ночью будет выставлена голова и по всему городу развешены объявления, вполне можно ожидать, что увидевший их ранним утром кинется за наградой, прежде чем главарь успеет предупредить его, что это просто хитрость.

Во взгляде Цзяо Тая читалось сомнение, а вот Дао Гань одобрительно кивнул:

— Это единственный способ быстро добиться результата! У главного злодея должно быть не меньше дюжины сообщников, а пять сотен золотых слитков им не заработать и за пять сотен лет! Он бросятся сюда, стараясь опередить друг друга!

— Будем надеяться, — устало проговорил судья Ди. — Как бы то ни было, ничего лучше я не придумал. За работу!

На рассвете Цзяо Тая разбудил оглушительный крик муэдзина, с вершины минарета созывающего правоверных на утреннюю молитву. Цзяо Тай потер глаза. Он плохо спал, у него болела спина. Осторожно проведя пальцем по распухшему горлу, он пробормотал себе под нос: «Ночь без сна и небольшая потасовка — это же сущая ерунда для дюжего парня сорока пяти лет, братец!»

Он встал и, как был нагишом, настежь распахнул ставни.

Сделав изрядный глоток из горлышка стоявшего в утепленной корзине чайника, Цзяо Тай прополоскал горло и сплюнул тепловатый чай в фарфоровую плевательницу. Недовольно ворча, он вновь улегся на дощатую лежанку, решив, что может еще немного поспать, прежде чем отправиться во дворец.

Но чуть он задремал, как его разбудил стук в дверь.

— Пошли прочь! — раздраженно крикнул Цзяо Тай.

— Это я! Скорее открывай!

Цзяо Тай узнал голос Зумурруд. Радостно улыбаясь, он вскочил, натянул штаны и отодвинул засов.

Она вошла в комнату и поспешно заперла за собой дверь. Вся, с головы до ног, Зумурруд была закутана в синее покрывало. Глаза ее сияли. Плясунья показалась Цзяо Таю еще прекрасней, чем прежде. Он предложил ей единственный стул, а сам присел на краешек лежанки.