Роберт Гулик - Убийство в лабиринте

Небеса подарили мне второго сына, Ю Шаня, на которого я возлагаю большие надежды. Мой долг — обеспечить процветание Ю Шаню после моей смерти.

Если бы я разделил свою собственность поровну между сыновьями Ю Ги и Ю Шанем, я подверг бы жизнь последнего опасности. Поэтому перед смертью я сделал вид, что все оставляю Ю Ги. Но здесь я излагаю свое настоящее пожелание, скрепляя его своей печатью и подписью.

Желание это состоит в том, что если Ю Ги исправится, то он и Ю Шань получат по половине моего состояния; если же он окажется виновным в каком-нибудь преступлении, все должно отойти к Ю Шаню.

В картине на свитке я спрячу завещание, чтобы его смог обнаружить Ю Ги. Если он добросовестно исполнит мою последнюю волю, все будет хорошо и Небеса будут милостивы к моему дому. Если же Ю Ги в своей порочности уничтожит это завещание, он сочтет, что моя картина утратила свой секрет, и оставит ее в руках моей преданной молодой жены до тех пор, пока вы, мой мудрый коллега, не раскроете ее скрытый смысл и не найдете этот документ.

Молю Небеса, чтобы к тому времени, когда вы прочитаете мою последнюю волю, руки Ю Ги не были запятнаны кровью. Если же он, однако, совершит какое-либо страшное преступление, я возлагаю на вас обязанность передать ответственным властям прилагаемое к сему прошение.

Да благословят вас Небеса, мой мудрый коллега, и сжалятся над моим домом!

Подписано и скреплено печатью:

— Вы, ваша честь, обо всем догадались правильно! — воскликнул советник Хун.

Судья рассеянно кивнул. Он разглядывал листок толстой бумаги с орнаментом, скатанный вместе со свитком.

Потом он прочитал вслух:

Ю Шоуцзянь, который ни разу не просил ничего ни для себя, ни для своих родственников, теперь, после своей смерти, смиренно взывает, чтобы, насколько это возможно по закону, было проявлено снисхождение к моему старшему сыну Ю Ги, который стал преступником из-за недостаточной строгости со стороны своего отца, всегда любившего его, несмотря на все его недостатки.

В беседке воцарилось молчание. Были слышны только голоса стражников снаружи.

Судья медленно свернул свиток. Глубоко потрясенный, он хриплым голосом сказал:

— Его превосходительство был воистину благородным человеком!

Дао Гань скоблил ногтем по столу.

— Здесь вырезан рисунок.

Он достал нож и начал счищать грязь. Советник Хун и Ма Жун взялись помогать ему. Постепенно проступило изображение круга. Судья склонился над ним.

— Это план лабиринта, — сказал он. — Посмотрите, извивающаяся дорожка образует четыре стилизованных иероглифа древней формы: «Приют пустых иллюзий». Эту же надпись мы нашли на картине. Это был лейтмотив мыслей старого губернатора после того, как он удалился от официальной жизни. Пустые иллюзии!

— Короткий проход помечен и здесь, — оживленно сказал Дао Гань. — Сосны обозначены точками.

Судья Ди всмотрелся в план и провел пальцем по рисунку.

— Какой хитроумный лабиринт! — воскликнул он. — Посмотрите, если войти через главный вход и при каждом повороте сворачивать направо, попадаешь к выходу, пройдя через весь лабиринт. И наоборот — на обратном пути происходит то же самое, если всегда сворачивать налево. Но если не знаешь потайного короткого прохода, никогда не обнаружишь скрытую беседку.

— Нужно получить у госпожи Ю разрешение расчистить этот лабиринт, ваша честь, — заметил советник. — Тогда он станет одной из здешних достопримечательностей, как пагода на лотосовом озере.

В этот момент вошел начальник стражи Фан.

— Кто бы здесь ни был, он ушел до нашего прихода, ваша честь, — доложил он. — Мы обыскали все заросли, но ничего не обнаружили.

— Пусть твои люди осмотрят также стволы деревьев и заглянут между ветвей, — приказал судья. — Наш незнакомый соглядатай, возможно, спрятался там.

Когда начальник стражи вышел, судья с любопытством повернулся к Дао Ганю, который присел на корточки возле широкой скамьи, вглядываясь в покрывающую ее грязь.

— Если бы это не казалось мне маловероятным, ваша честь, я бы сказал, что вот это темное пятно ужасно похоже на кровь.

Судья почувствовал, как у него сжалось сердце. Он быстро подошел и потер пальцем место, на которое указал Дао Гань. Потом посмотрел на палец и увидел темно-красное пятно. Обратившись к Ма Жуну, судья отрывисто приказал:

— Посмотри под этой мраморной скамьей!

Ма Жун потыкал копьем в темноту под скамьей. Оттуда выскочила большая жаба. Ма Жун наклонился и заглянул под скамью.

— Кроме паутины и грязи ничего не вижу, — доложил он.

Тем временем Дао Гань заглянул за скамью.

— За скамьей лежит труп, — дрожащим голосом сказал он.

Ма Жун вспрыгнул на скамью. Вместе они вытащили изуродованное тело обнаженной девушки, покрытое засохшей кровью и грязью. Ее голова была отрублена.

Они положили свою ужасную находку на скамью. Ма Жун развязал шейный платок и прикрыл им бедра девушки. Затем он выпрямился, глаза его были наполнены ужасом.

Судья склонился над останками некогда, очевидно, красивой девушки. Он заметил безобразную ножевую рану под левой грудью и несколько едва заживших шрамов на руках. Он медленно перевернул тело. Плечи и бедра тоже были испещрены тонкими рубцами.

Когда судья выпрямился, он едва владел собой от гнева. Его голос звучал напряженно:

— Девушка была убита здесь только вчера. Тело уже окоченело, но еще не начало разлагаться.

— Как она попала сюда? — ошеломленно спросил Ма Жун. — Должно быть, она шла через лабиринт без одежды. Посмотрите, колючки исцарапали ей бедра, а ноги покрыты грязью из болота. Это она поскользнулась на камне и ухватилась за ветку, чтобы не упасть.

— Главный вопрос состоит в том, кто привел ее сюда, — сказал судья. — Позовите начальника стражи!

Когда тот вошел, судья приказал:

— Заверни тело в свой халат. Прикажи стражникам срезать несколько длинных крепких веток и сделать носилки.

Сняв халат, начальник стражи склонился над скамьей. Вдруг он издал приглушенный стон и, вытаращив глаза, глядел на изувеченное тело.

— Это Белая Орхидея! — произнес он сдавленным голосом.

Все одновременно вскрикнули.

Судья поднял руку.

— Ты вполне уверен, Фан? — тихо спросил он.

— Когда ей было всего семь лет, она упала на котел с кипятком и ошпарила левую руку. Неужели вы думаете, что я не знаю этот шрам?

Он показал на белый шрам, нарушающий совершенство прекрасной руки. Потом он приник к телу, рыдая так, словно сердце его разрывалось.

Судья засунул руки в рукава. Нахмурив густые брови, он погрузился в глубокое раздумье. Внезапно он спросил советника Хуна: