Рекс Стаут - Трое на один стул [litres]

Вулф распрямил на подлокотниках ладони и обвел взглядом слушателей:

– Это все. Я не хотел сначала говорить вам, а потом повторять все для мистера Кремера. Вопросы?

Дэвид сгорбился в красном кожаном кресле, опустил голову и невидяще смотрел в пол. При последних словах Вулфа он медленно выпрямился и медленно оглядел всех, одного за другим, пока его глаза не остановились на Вулфе. Когда он заговорил, было видно, что слова даются ему с трудом.

– Наверное, мне следует чувствовать раскаяние, но я не раскаиваюсь. Я всегда думал, что это Берт убил отца. Я всегда думал, что алиби Винса было ненастоящим, что он солгал, чтобы спасти Берта, но теперь я вижу, что все не так. Без этого алиби Берта осудили бы, так что в каком-то смысле оно действительно спасло его, но оно спасло и Винса. Конечно, Берт знал, что Винс лжет, он-то знал, что они не были вместе в ту ночь, но если бы он заявил об этом, если бы сказал, что Винс уходил на время, то разрушил бы свое алиби, а он боялся этого… и он не знал, что Винс убил нашего отца. Подозревал, может быть, но точно не знал. Теперь все понятно. Я даже вижу, какую роль играет во всем этом миссис Доббс. – Он нахмурил лоб. – Я пытаюсь вспомнить ее показания в суде. Она говорила, что не слышала, чтобы кто-то из них выходил, но, может быть, на самом деле слышала и даже знала, кто именно выходил. Но если бы она сказала, что тот или другой покидал пансион, то лишила бы Берта алиби, а она была без ума от него, а отца нашего не любила. Его почти никто не любил. – Он собирался сказать еще что-то, но передумал, встал с кресла и спросил брата: – Ты этого добивался, Пол? Ты догадывался об этом?

– Черт, нет! – вскинулся Пол. – Ты сам знаешь, кого я подозревал, и если этот толстяк прав насчет сухого льда… – Он вскочил на ноги и обернулся лицом к Джонни Эрроу. – Тогда почему это не мог быть он? У него же был ключ от двери! Я же не говорил, что знаю, как именно он это сделал! И если вы… Эй, отстань!

Дэвид сделал шаг и схватил Пола за руку. Я уж подумал, что Пол собирается дать тумака старшему брату, но, очевидно, Дэвид знал его лучше, чем я. Он ничего не сказал, да ему и не нужно было. Он просто потянул Пола за руку, провел его позади кресел, и они скрылись в коридоре. Сол пошел следом, чтобы проводить их.

– У меня вопросов нет. – Доктор Буль встал и посмотрел сверху вниз сначала на Таттлов, потом на Вулфа. – Бог мой, прошло двадцать лет! Вы употребили выражение «окно смерти». Да, определенно, одно такое окно вы открыли. – Он опять посмотрел на супругов. – Луиза, вы были моей пациенткой почти всю свою жизнь. Я вам нужен? Как вы себя чувствуете?

– Я в порядке. – Она очень старалась не сорваться на визг. – Я не верю этому.

Буль открыл рот, чтобы ответить, но решил, что лучше промолчать, повернулся и ушел. Вулф сказал владельцу аптеки и его жене:

– Если и у вас нет вопросов, то можете идти.

Луиза, кусая губы, дернула мужа за рукав пиджака. Он глубоко вдохнул, положил ладонь ей на плечо и поднялся с кресла. Она тоже встала вместе с ним, и они направились к двери. Их я тоже оставил на попечение Сола. Когда Таттлы скрылись из виду, Вулф направил взгляд на парочку в заднем ряду и резко спросил:

– Ну? Навесил я на вас что-то или нет?

Клянусь, сидели они, держась за руки, и когда поднялись и пошли к столу Вулфа, руки так и не разняли. Я и сам не прочь иногда подержаться за руки, но не на людях же. Казалось, что Энн хочется заплакать, однако она явно намерена была сдержаться. Хорошо, что она держалась за левую руку Джонни, потому что правая ему понадобилась для другого дела. Остановившись напротив Вулфа, он протянул руку через стол и произнес:

– Уважаю.

Я должен объяснить кое-что. Джонни и Энн не принимали участия в представлении, так почему же Вулф велел, чтобы их я тоже позвал? Спрашивать его об этом мне ни к чему. Я же его знаю. Одна жалкая тысяча – довольна скудная плата за подобную работу – разгадку двух смертей, а если Джонни Эрроу придет и увидит красивое действо, в финале которого все узнают, кто убил партнера Джонни, то, может, ему захочется выразить свою признательность в виде маленького кусочка урана. Таков был умысел, никаких сомнений, и несколько недель кряду я, проверяя утреннюю почту, поглядывал на обратные адреса на конвертах. Но интересующего письма все не было, и я перестал его ожидать.

Но на прошлой неделе, всего через четыре дня после того, как суд присяжных признал Винсента Таттла виновным в умышленном убийстве отца Бертрама Файфа (решили судить его именно за это, поскольку доказательств тут было больше, особенно когда заговорила миссис Доббс), конверт с надписью «Корпорация Файф – Эрроу, Монреаль» в углу все-таки прибыл. Когда я вскрыл его и увидел сумму на чеке, брови мои взлетели выше некуда. Кусочек оказался не таким уж и маленьким.

Письма к чеку не прилагалось, но оно и понятно. Нет у него времени письма писать. Он слишком занят, показывая жене, как искать уран.

Я стоял, сложив на груди руки, и гневно взирал на Ниро Вулфа. Он прочно устроил свои двести семьдесят восемь фунтов в массивном кресле, изготовленном из соснового бруса. Спинку и подлокотники кресла покрывали толстые пледы всех цветов радуги. Кресло это сочеталось с кроватью и остальной обстановкой комнаты – одной из шестнадцати в горном коттедже «Ривер-Бенд», который принадлежал нефтяному магнату О. В. Брагану.

– Славный способ услужить своей стране, – сказал я. – Несмотря на поздний старт, я привожу вас сюда заблаговременно, чтобы вы успели устроиться, и распаковаться, и умыться перед обедом, а вы хотите, чтобы я уведомил нашего хозяина о том, что вы будете обедать у себя в комнате. Не пойдет! Я отказываюсь.

Вулф ответил мне столь же гневным взглядом.

– Проклятье, у меня люмбаго! – проревел он.

– Нет у вас никакого люмбаго. Просто у вас устала спина, что естественно, поскольку всю дорогу от Тридцать пятой улицы на Манхэттене до Адирондака, все триста двадцать восемь миль вы просидели в напряжении, готовясь выпрыгнуть из машины, хотя за рулем был не кто-нибудь, а я. Что вам сейчас нужно, так это хорошенько размяться. Например, прогуляться отсюда до столовой.

– Говорю же, это люмбаго.

– Ничего подобного. Это острое воспаление сварливости, вот что это такое. – Я расплел руки, чтобы подкрепить свою речь жестикуляцией. – Позвольте, я обрисую вам ситуацию. Мы оказались в тупике в том деле о страховке «Лэм энд Маккалоу», и я допускаю, что это немного огорчительно для величайшего из ныне живущих детективов, поэтому вы были в дурном настроении, когда вам позвонили из Госдепартамента. Нового посла иностранной державы, с которой наша страна хотела бы заключить важный договор, спросили, нет ли у него каких-либо пожеланий, и он сказал, что да, есть: он мечтает поймать американскую ручьевую форель, но не только – он хочет, чтобы потом эту форель приготовил для него Ниро Вулф. Не окажет ли Ниро Вулф эту любезность? Все уже организовано: посол и ряд других лиц отправляются на неделю в Адирондак, в коттедж с тремя милями частных рыболовных угодий на горной речке. Если для вас неделя – это слишком долго, то приезжайте на два дня или на один, да хотя бы на несколько часов – только чтобы приготовить форель. – Я вскинул руки. – Дальше. Вы поинтересовались моим мнением. Я сказал, что нам нужно работать над делом «Лэм энд Маккалоу». Вы сказали, что нашей стране нужно угодить тому послу и что ваш долг – ответить на призыв. Я сказал: чушь. Я сказал, что если вас тянет покашеварить для страны, то стоит вступить в армию и постараться дослужиться до сержанта, заведующего столовой. С другой стороны, я сделал предположение, что случай с компанией «Лэм энд Маккалоу» оказался для вас слишком крепким орешком. Прошло несколько дней. Орешек стал еще крепче. В результате сегодня в одиннадцать часов четырнадцать минут мы покинули дом, я одолел триста двадцать восемь миль менее чем за семь часов, и вот мы на месте. Условия здесь шикарные и при этом весьма демократичные. Вас пригласили всего лишь в качестве повара, а смотрите, какую комнату вы получили. – Я обвел рукой помещение. – Ни единого неудобства в поле зрения, отдельная ванная. Моя комната чуть меньше, но я всего-навсего помощник повара или, скажем так, кулинарный атташе. Нам сказали, что обед подадут в шесть тридцать, так как завтра вся компания с раннего утра отправляется на рыбалку, сейчас уже шесть тридцать четыре, и тут мне велено уведомить Брагана о том, что вы будете есть у себя. В каком положении я оказываюсь? Без вас меня за столом не захотят видеть, а когда еще мне выпадет шанс посмотреть, как жует живой посол? Если у вас люмбаго, то не в спине, а в душе. Это называется душевное люмбаго. Лучшим средством от него будет…