Рекс Стаут - И трижды был опущен занавес

К 10:55 я обеднел на три бакса.

В ящике моего стола лежали два исписанных блокнота. Вулф не стал держать клиентов всю ночь напролет, но, когда те расходились, утро было уже не за горами. Теперь мы знали о каждом из фигурантов дела куда больше, чем было напечатано в газетах. Судя по их собственным рассказам, у этих пятерых имелось очень много общего. Так, например, никто из них не убивал Зигмунда Киза; никто, включая даже его родную дочь, не был особенно опечален его смертью; ни у кого из них не было пистолета и никто из них даже не представлял, как из него стрелять; никто не мог представить хоть какие-то улики против Виктора Талботта; ни у кого не оказалось несокрушимого алиби. Более того, у каждого имелся собственный мотив для убийства, пусть и не самый лучший на свете, как у Талботта, но достаточно серьезный.

Вот что они рассказали.

Фердинанд Поль был возмущен до глубины души. Он никак не мог понять, зачем впустую тратить драгоценное время на них, выясняя несущественные подробности, когда единственное, что требовалось от Вулфа, – это сокрушить и без того непрочное алиби Талботта и засадить его за решетку. Но факты он нам все же представил. Десять лет назад именно он дал Зигмунду Кизу сто тысяч долларов, чтобы начать дело и создать элегантный офис, подходящий для успешного промышленного дизайнера. В последние два года доходы Киза достигли просто заоблачных высот, и Поль захотел поделить их поровну, но встретил решительный отказ. Ежегодно Киз выделял ему мизерные пять процентов от первоначального вклада – пять тысяч долларов, тогда как половина прибыли в десять раз превышала эту сумму. Однако Поль не мог предложить ему классическую альтернативу: «Выкупи мою долю или продай мне свою», потому что успел за это время ввязаться в несколько других проектов, оказавшихся провальными, и по уши увяз в долгах. По закону все было правильно: согласно соглашению о партнерстве, Полю полагалось всего пять процентов, тогда как Киз проводил прибыль через бухгалтерию как зарплату и объяснял, что предприятие процветает исключительно благодаря его дизайнерским талантам. Словом, деловой партнер оставил Поля в дураках. Теперь же, когда Киз был мертв, разговор пошел совсем другой: на руках у Поля имелись все контракты, а по некоторым договорам их фирма будет получать отчисления на протяжении двадцати лет. Если Поль и Дороти, наследница Киза, не смогут договориться между собой самостоятельно, вопрос о разделе доходов будет решать судья, и тогда Поль получит, по его собственной оценке, как минимум двести тысяч, а может быть, и гораздо больше.

Он, правда, решительно отмел предположение о том, что подобный исход мог служить отличным мотивом для убийства: для кого угодно, но только не для него, и в любом случае это глупо даже обсуждать, поскольку во вторник утром в 7:28 он выехал на поезде в Ларчмонт, чтобы продать там свой катер. Где он сел в поезд: на вокзале Гранд-Сентрал или на Сто двадцать пятой улице? На вокзале. Он был там один? Да, один. Он покинул свою квартиру на Восточной Восемьдесят четвертой улице в семь часов и воспользовался подземкой. Как часто он ею пользуется? Достаточно часто, но только не в часы пик. И тому подобное – в моем блокноте его показания заняли четырнадцать страничек. Я выставил Полю оценку «два с минусом»: даже если бы он и мог представить неопровержимые доказательства того, что прибыл в Ларчмонт на этом поезде, все равно упомянутый поезд в 7:38, то есть десять минут спустя после отправления с вокзала Гранд-Сентрал, делает остановку на станции «Сто двадцать пятая улица».

Что касается Дороти Киз, тут главный вопрос звучал так: на какую долю прибыли от отцовских доходов она могла рассчитывать? Из ее рассказов следовало, что иногда отец обходился с наличностью весьма вольно, а порой вдруг становился настоящим скупердяем. Я совсем запутался, причем ситуация осложнялась еще и тем, что цифры просто не держались у Дороти в голове. В итоге я пришел к выводу, что величина доставшегося ей наследства находится где-то в промежутке между двадцатью и пятьюстами тысячами долларов ежегодного дохода: согласитесь, довольно широкие «ножницы». Оставалось понять, какое положение было для мисс Киз более выгодным: когда живой и здоровый отец хорошо зарабатывал и ни в чем не отказывал дочери или когда она, став наследницей, получала все денежки, за вычетом доли, причитавшейся Полю? Дороти прекрасно понимала всю серьезность этого вопроса. Впрочем, должен заметить, он вроде бы не сильно ее обеспокоил, ведь она даже не потрудилась поднять брови.

Если это была игра на публику, то весьма талантливая. Вместо того чтобы опереться на твердый моральный принцип, гласящий, что любящие дочери не убивают собственных отцов, она заняла иную позицию. Дороти утверждала, будто в такую несусветную рань – все произошло, как известно, в половине восьмого утра – не смогла бы убить и муху, не говоря уже о собственном отце. Она вообще не привыкла вылезать из кровати до одиннадцати, за исключением чрезвычайных ситуаций. Вот, например, в прошлый вторник ее разбудили уже в начале десятого, сообщив печальную новость о смерти отца. Мы установили, что мисс Киз жила вместе с отцом в их собственной квартире неподалеку от южной оконечности Центрального парка. Есть ли у них слуги? Да, две горничные. Затем Вулф поставил вопрос ребром: могла ли она, чисто теоретически, незаметно покинуть дом, а затем так же незаметно вернуться до семи утра? Невозможно, заявила Дороти, ее так рано ни за что не разбудить, если только не окатить водой из садового шланга. Но точно утверждать она не может, поскольку в жизни не пробовала рано утром незаметно выходить из дому и возвращаться обратно.

Мисс Киз не получила у меня вообще никакой оценки, потому что к тому моменту я составил о ней собственное предвзятое мнение и не мог считаться беспристрастным арбитром.

Фрэнк Бродик был неподражаем. Предположение Талботта, что если бы Бродик и решил кого-то убить, то покончил бы скорее с ним самим, а не с Кизом, он встретил с большим энтузиазмом. И неудивительно, ведь эта гипотеза подразумевала, что Киз добился успеха на поприще дизайна благодаря скорее навыкам Талботта как умелого продавца, нежели своим профессиональным талантам. Бродик воодушевился такой мыслью и постоянно к ней возвращался. Он признал, что его собственные дела пришли в упадок как раз тогда, когда выросла популярность Киза. Кроме того, он еще и подтвердил слова Дороти о том, что всего лишь за три дня до смерти Киз подал против него судебный иск, требуя возмещения убытков на сто тысяч долларов и уверяя, что Бродик выкрал из его рабочего кабинета эскизы дизайна бетономешалки и электрической стиральной машины. Тут Бродик впал в ажиотаж и заявил, что давно пора расправиться с Виком Талботтом, который захватил буквально весь рынок, используя методы психологического давления на клиентов и свое личное обаяние. Спросите любого уважаемого промышленного дизайнера, да спросите их всех. Киз был самым заурядным изобретателем безделушек и понятия не имел о тонкостях сложной взаимосвязи между функциональностью и дизайном. Если верить моим блокнотам, Бродик четырежды подчеркнул эту глубокую мысль.