Рекс Стаут - И трижды был опущен занавес

– Дюжина зигопеталумов, – холодно ответил я, – дюжина ренантер, дюжина одонотоглоссумов…

– Дай пройти! – грубо оборвал меня инспектор.

Я повиновался.

Затащив последний ящик в прихожую, я хотел было крикнуть Теодору, что переквалифицировался из сыщиков в посыльные и помогу ему поднять орхидеи наверх, но не успел этого сделать, поскольку из кабинета донесся вопль Вулфа:

– Арчи!

Войдя, я увидел, что Кремер устроился в красном кожаном кресле и держит в зубах незажженную сигару, нацелив ее в потолок. Вулф неодобрительно смотрел на гостя, и по тому, как плотно были сжаты у него губы, можно было догадаться, что он с трудом сдерживает ярость.

– Я занят важной работой, – отрывисто ответил я.

– Подождет твоя работа. Немедленно свяжись со Скиннером! Если не застанешь его на работе, звони домой.

Не будь здесь Кремера, я устроил бы целое представление. Однако мне пришлось удовлетвориться лишь презрительным фырканьем. Усевшись за стол, я начал набирать номер.

– Прекратите! – грубо бросил Кремер.

Я и ухом не повел.

– Хватит уже, я вам говорю!

– Погоди, Арчи, – сказал Вулф, продолжая хмуриться, однако губы уже разжал, а затем произнес целую речь: – Не понимаю, мистер Кремер, чем вам не нравится мое предложение. Как я уже сказал по телефону, от вас потребуется дать мне слово, что вы станете сотрудничать со мной на моих условиях, и я сразу же изложу вам дело во всех деталях, предоставив, разумеется, необходимые доказательства. Если же вы откажетесь, а это ваше право, тогда я попрошу о сотрудничестве мистера Скиннера, окружного прокурора. Возможно, он согласится. Я гарантирую, что никому не причинят никакого вреда, и надеюсь, что дело об убийстве Киза будет наконец закрыто. Что вас не устраивает?

Кремер заворчал, словно тигр в клетке.

– Не понимаю, – заявил Вулф, – какого дьявола я вообще с вами связался! Уверен, мистер Скиннер придет от моего предложения в восторг.

Ворчание Кремера сделалось членораздельным.

– И когда вы хотите это устроить? Сегодня?

– Я же сказал, что сообщу вам все детали лишь после того, как вы дадите мне слово. Ладно, так и быть, отвечу. Все случится завтра ранним утром, но при условии, что мне доставят посылку, которую я жду… Да, кстати, Арчи, ты еще не поставил машину в гараж?

– Нет, сэр.

– Вот и хорошо. Позже, где-то ближе к полуночи, тебе придется поехать встретить самолет. Все зависит от этого самолета, мистер Кремер. Если он прибудет с опозданием, придется отложить мероприятие до субботы.

– А где? Тут, в вашем кабинете?

– Больше я ничего не скажу, – помотал головой Вулф. – Ну что, принимаете мои условия?

– Послушайте, давайте сделаем так. Я дам вам слово, что после того, как вы все расскажете, я либо исполню ваши требования, либо навсегда забуду о том, что услышал. Согласны?

– Нет. Арчи, звони мистеру Скиннеру.

Кремер процедил сквозь зубы словечко, предназначенное исключительно для мужского слуха.

– Вечно эти ваши проклятые шарады! – с горечью произнес он. – И ведь вам чертовски хорошо известно, что я не позволю подключить сюда прокуратуру! Вполне может оказаться, что вы и впрямь вычислили преступника. Такое прежде уже случалось. Ладно, я согласен на ваши условия.

Вулф кивнул, его глаза блеснули, однако блеск был таким мимолетным, что даже я едва успел его заметить.

– Арчи, твой блокнот. Дело довольно запутанное, и я сомневаюсь, что мы успеем закончить до обеда.

– Я буду счастлив все объяснить, – сказал я патрульному Хефферану, – если только вы сойдете с лошади и встанете рядом со мной. Существует же демократичный способ вести беседу. Или вы хотите, чтобы я потянул шею, пялясь на вас снизу вверх?

Я широко зевнул и даже не стал прикрывать рот рукой: зачем, ведь вокруг никого, разве что природа и конный коп. Нельзя сказать, что я установил личный рекорд, поднявшись, одевшись и позавтракав еще до семи часов утра, но не забывайте, что до этого я уже три ночи подряд ложился очень поздно: во вторник после сборища клиентов, затем в среду после вечера в обществе Лили Роуэн и, наконец, в четверг после того, как встретил в аэропорту Ла-Гуардия самолет, который приземлился точно по расписанию.

Хефферан слез-таки со своего высоченного коня и оказался одного роста со мной. Мы беседовали в Центральном парке на вершине того самого холма, куда он привел меня в памятный день нашего знакомства. Утро сулило теплый октябрьский день. Легкий ветерок забавлялся листьями на деревьях и кустах, птицы суетились в небе и скакали вокруг нас, оживленно судача о своих делах.

– Я делаю это только потому, – раскрыл карты Хефферан, – что вынужден подчиняться приказам. Мне было велено явиться сюда и выслушать вас.

– И вы делаете это без всякой охоты, – кивнул я. – Я тоже не горю энтузиазмом, твердолобый вы казак, но и у меня имеются свои приказы. Расклад такой. Как вам известно, внизу, вон за тем лесочком… – я показал пальцем, – стоит сарай для хранения парковой утвари. И сейчас возле этого сарая кто-то из ваших коллег держит в поводу оседланного коня Киза. Внутри сарая находятся две женщины – их фамилии Киз и Руни, – а также четверо мужчин: Поль, Талботт, Саффорд и Бродик. Ну и еще там инспектор Кремер со своей оперативной группой. Вышеупомянутые дамы и джентльмены только что бросили жребий, и теперь кто-то из шестерых переодевается в ярко-желтые бриджи и синий жакет, в точности такие же, какие носил покойный Киз. Строго между мной, вами и вашей лошадью: жеребьевка была нечестной, счастливый лотерейный билет вытащил тот, кто нужен инспектору Кремеру. Человек, на которого пал жребий, нарядившись Кизом, сядет на его коня и, ссутулившись, проедет по этому самому отрезку дорожки. А теперь внимание: этот некто при виде вас поднимет в знак приветствия хлыст. Ваша задача – доказать свою честность. Вообразите, что это все говорю вам не я, а кто-нибудь, кого вы горячо любите… скажем, комиссар полиции. От вас требуется хорошенько подумать и задать самому себе вопрос: в то роковое утро вы на самом деле узнали Киза или же узнали только одежду наездника и лошадь под ним? – Тут я на полном серьезе добавил: – И упаси вас Бог сказать мне хоть слово. Вы вообще ни в чем не должны мне признаваться, так что держите рот на замке и все свои выводы оставьте на потом, для начальства. К сожалению, от вас многое зависит. Как это для меня ни прискорбно. – Я вздохнул и, выдержав соответствующую паузу, продолжил: – Если вас не оскорбят мои попытки объяснить подоплеку происходящего, слушайте: убийца, одетый в точности как Киз, но в пальто, поджидал свою жертву в парке, спрятавшись в тех зарослях. В половине седьмого Киз въехал в парк и двинулся прямо к дорожке для верховой езды. Если бы убийца стрелял в жертву с дистанции, пусть даже самой небольшой, лошадь поскакала бы прочь. Значит, он вышел из зарослей, остановил Киза, схватил лошадь за уздечку и лишь затем нажал на спусковой крючок. Одной пули достаточно. Затем он оттащил труп подальше в кусты, чтобы его нельзя было заметить с дорожки, поскольку ранним утром в парке могли оказаться и другие всадники, потом снял пальто… или, вероятно, тонкий плащ… и запихнул его под жакет, сел на лошадь и поехал дальше по парку. Он не спешил, чтобы не выбиться из обычного для Киза расписания. Полчаса спустя, подъехав вон к той точке… – я ткнул пальцем туда, где из-за деревьев появлялась дорожка для верховой езды, – он либо увидел вас прямо здесь, либо дождался вашего появления и только тогда проехал по тому отрезку, чтобы, как всегда, поздороваться, подняв хлыст. Но, едва скрывшись из виду на другом конце отрезка, преступник должен был действовать быстро. Он спешился и бросил лошадь там, зная, что она найдет дорогу к выходу из парка, а сам со всех ног помчался либо к остановке автобуса на Пятой авеню, либо к станции подземки. Ему требовалось как можно скорее обеспечить себе алиби, ведь убийца не знал наверняка, как скоро найдут лошадь и как быстро организуют поиски Киза. Но как минимум он добился того, что в десять минут восьмого вы видели Киза живым на том отрезке дорожки, тогда как его тело будет найдено далеко отсюда.