Морис Леблан - Приключения Арсена Люпена

— Теперь самое время, — сказал князь и кинулся на помощь.

Через десять секунд он был уже на берегу пруда. При его приближении грабители бросились бежать.

Он хотел догнать их, но одна из дам обратилась к нему:

— Пожалуйста, помогите, моей подруге нехорошо…

Действительно, та лежала на траве без чувств. Князь остановился и спросил с беспокойством в голосе:

— Они не ранили ее, надеюсь?

— О, нет-нет… Это только испуг… волнение. И потом, вам будет понятна ее слабость, когда вы узнаете, что эта дама — госпожа Кессельбах.

— А! — сказал он и, предложив флакон с английской солью, прибавил: — Приподнимите аметист на пробке, там есть маленькое отделение, в нем лежат пастилки. Дайте одну из них госпоже Кессельбах… только одну… это сильное средство.

Он смотрел, как молодая девушка ухаживает за своей подругой. Это была блондинка, очень скромная на вид, с ласковым и серьезным выражением лица и приятной улыбкой, освещающей тихой прелестью ее лицо даже тогда, когда она не улыбалась.

«Это Женевьева, — подумал он и нежно повторил про себя, — Женевьева… Женевьева…»

Госпожа Кессельбах между тем понемногу приходила в себя. Она была очень удивлена и не понимала, что случилось. Наконец она вспомнила и легким наклоном головы поблагодарила своего спасителя. Он почтительно поклонился ей и сказал:

— Позвольте представиться: князь Сернин…

Она тихо ответила:

— Я не знаю, как мне благодарить вас.

— О, не стоит, сударыня. Я тут ни при чем. Благодарите случай, который направил меня сюда. Да, позвольте предложить вам руку.

Через несколько секунд госпожа Кессельбах звонила у двери Убежища. Она сказала князю, прощаясь с ним:

— Я прошу вас: никому не говорите о сегодняшнем нападении.

— Но ведь это единственное средство узнать…

— О, опять поднимется шум вокруг моего имени, расспросы, следствие, а у меня и так уже больше нет сил.

Князь простился с ней и сказал:

— Вы позволите навестить вас?

— О, конечно…

Она поцеловала Женевьеву и ушла. Наступала ночь. Сернин не хотел, чтобы Женевьева возвращалась одна. Но, едва они вышли на тропинку, как увидели темный силуэт, быстро движущийся им навстречу.

— Бабушка! — воскликнула Женевьева и бросилась в объятия пожилой женщины, покрывая ее лицо поцелуями.

— Милая… милая… что же случилось? Почему ты так опоздала? Ты, такая аккуратная…

Женевьева представила ей князя.

— Госпожа Эрнемон, князь Сернин.

Потом она рассказала о нападении, и госпожа Эрнемон повторяла все время:

— Милая… милая… как ты, наверное, испугалась… О, я никогда не забуду, князь… Но как же ты испугалась, бедняжка…

— Ну вот, бабушка, успокойтесь, как видите, я цела и невредима.

— Да, но с тобой от испуга может что-нибудь сделаться… Могут быть последствия… О, это ужасно!

Они дошли до забора, через который был виден двор с несколькими деревьями и белый домик. За домом шла аллея из бузины, оканчивавшаяся калиткой. Госпожа Эрнемон попросила князя зайти к ним и провела его в гостиную, служившую также и приемной.

Женевьева извинилась перед князем, сказав, что ей надо отлучиться ненадолго, чтобы посмотреть, чем заняты ее воспитанники.

Князь и госпожа Эрнемон остались одни.

У пожилой дамы было бледное и печальное лицо, седые волосы. На вид она была довольно сильной женщиной, с тяжелой походкой, но, несмотря на ее платье и внешность дамы, в ней было что-то вульгарное. Она прибирала на столе, продолжая высказывать беспокойство по поводу случившегося с Женевьевой. Сернин подошел к ней и расцеловал ее в обе щеки.

— Ну, как поживаешь, старушка?

Она остановилась, открыв рот от изумления. Князь снова со смехом поцеловал ее.

— Боже мой! Это ты! Боже, боже! Неужели это возможно?

— Да, это я, Виктория.

— Ах, не называй меня так, — вскрикнула она, вздрогнув. — Твоя старая служанка умерла. Виктории больше не существует. Вся моя жизнь теперь принадлежит Женевьеве. — Она заговорила шепотом: — Я читала про тебя в газетах. Так это правда? Ты опять принялся за прежнее?

— Как видишь.

— А ведь ты поклялся мне, что бросишь жизнь авантюриста, уедешь навсегда и станешь честным человеком.

— Пробовал. Четыре года пробовал. Не правда ли, обо мне ничего не было слышно эти четыре года?

— Да. А почему же ты изменил свое решение?

— Надоело.

Она глубоко вздохнула:

— Ты остался все таким же! Нисколько не переменился и, должно быть, никогда уже не переменишься. Ты замешан в деле Кессельбаха?

— Конечно. Из-за чего же я стал бы тогда организовывать нападение на госпожу Кессельбах ровно в шесть часов, как не для того, чтобы в пять минут седьмого доставить себе случай вырвать ее из рук моих людей. Теперь она обязана мне спасением, и ей неловко не принять меня.

Она посмотрела на него с испугом и наконец сказала:

— Понимаю… понимаю… все это ложь… Ну а как же тогда Женевьева?

— А что Женевьева? Я одним выстрелом убил двух зайцев. Организуя нападение, я рассчитывал на это. Подумай, сколько мне пришлось бы затратить труда, чтобы завоевать доверие этой девушки. И наконец, после всего я все-таки был бы просто иностранцем… знакомым… А теперь, являясь для нее спасителем, я через час буду ее другом.

Госпожа Эрнемон вся задрожала при этих словах.

— Так ты не только не спас Женевьеву, ты еще хочешь впутать ее в свои истории?

И вдруг, в припадке внезапного гнева, она, схватив его за руки, быстро заговорила:

— Нет-нет! Довольно мне всех этих историй, слышишь? Довольно! Помнишь, как ты привез мне однажды девочку и сказал: «Вот, я поручаю тебе ребенка, ее родители умерли, береги ее». И я забочусь о ней, берегу ее и сумею уберечь ее и от тебя, и от твоих скверных проделок.

Она стояла полная решимости, казалось, готовая на все.

Он мягко освободил свои руки, сначала одну, потом другую, схватил ее за плечи, посадил в кресло и, нагнувшись, очень спокойным тоном сказал ей:

— Тсс!

Она заплакала и, не находя в себе сил сопротивляться более, стала упрашивать его:

— Я умоляю тебя, оставь нас в покое. Мы были так счастливы! Я думала, что ты забыл о нас, и благодарила Бога каждый день. Все-таки я люблю тебя… Но Женевьева… Из-за нее я готова на все. Она заняла в моем сердце твое место.

— Вижу, вижу, — сказал он, смеясь. — Ты с удовольствием послала бы меня к черту. Ну, довольно говорить глупости. У меня нет сейчас на это времени. Мне надо поговорить с Женевьевой.

— Ты хочешь с ней говорить?

— А что? Разве это преступление?

— Что же ты хочешь сказать ей?

— Открыть один секрет…

Госпожа Эрнемон заволновалась.