Морис Леблан - Приключения Арсена Люпена

«О! — подумал Ганимар и плюхнулся на кушетку, стоявшую в каморке. — Какой прекрасный случай мы упустили! Вся банда занимала один квартал!»

Сорок минут спустя два господина подъезжали на автомобиле к Северному вокзалу, они спешили на гаврский экспресс, за ними шел носильщик с чемоданами.

У одного из этих господ была на перевязи рука, он был бледен и явно нездоров. Другой казался очень веселым.

— Галопом, Вильсон, мы не должны опоздать на поезд… О, Вильсон, этих десяти дней я никогда не забуду.

— Я тоже.

— Какая красивая борьба была!

— Восхитительная!

— Ну, разве только пустяковые неприятности…

— Но очень пустяковые.

— Зато какой финал! Триумф на всех фронтах! Люпен арестован! Голубой бриллиант возвращен!

— Рука моя сломана!

— Когда речь идет о таких победах, что значит одна сломанная рука!

— Тем более моя.

— Конечно! Ведь, вспомните, Вильсон, как раз тогда, когда вы были в аптеке и так геройски страдали, меня осенило, я нашел ту путеводную нить, которая вывела меня из тьмы.

— Счастливая удача!

Дверцы уже закрывались.

— Пожалуйста, зайдите в вагон. Давайте поспешим, господа.

Носильщик, взойдя по ступенькам в пустое купе, укладывал чемоданы на сетку, а Шолмс тем временем втаскивал несчастного Вильсона.

— Да что с вами, Вильсон? Когда же это кончится!.. Держитесь, старый мой дружище… не надо нервничать…

— С нервами у меня все в порядке.

— Так в чем же дело?

— Я ведь только одной рукой владею.

— И что с того? — весело воскликнул Шолмс. — Вот еще неприятности! Можно подумать, что вы один такой на свете! А каково одноруким? Настоящим одноруким? Полно вам! Это не беда.

Он протянул носильщику пятьдесят сантимов.

— Отлично, дружище. Это вам.

— Спасибо, господин Шолмс.

Англичанин поднял глаза: это был Арсен Люпен.

— Вы!.. Вы! — остолбенело прошептал он.

А Вильсон, протянув вперед свою единственную руку и как бы предоставляя наглядное опровержение факта, пробормотал:

— Вы! Вы! Но вы же арестованы! Мне Шолмс это сказал. Он оставил вас с Ганимаром и тридцатью полицейскими, плотно вас окружавшими…

Люпен скрестил руки на груди и презрительно сказал:

— Вы подумали, что я позволю вам уехать, не попрощавшись с вами? После того, как у нас сложились такие прекрасные дружеские отношения! Нет, это было бы последней неучтивостью. За кого вы меня принимаете?

Поезд дал гудок отправления.

— Ну ладно, я вас прощаю… Есть ли у вас все необходимое? Табак, спички… Да… А вечерние газеты? Вы найдете в них подробности моего ареста и описание вашего последнего подвига, мэтр. А теперь до свидания, я счастлив был с вами познакомиться… правда счастлив!.. И если я когда-нибудь пригожусь вам, буду безмерно рад…

Он спрыгнул на платформу и закрыл за собой дверцу.

— Прощайте, — повторил он, помахав платком. — Прощайте, я буду вам писать… Вы тоже, правда? А как ваша сломанная рука, господин Вильсон? Жду новостей от вас обоих… Просто почтовую открыточку время от времени… А адрес мой: Париж, Люпену… Этого достаточно… Марки не нужно… До свидания… До скорого…

Херлок Шолмс и Вильсон устроились справа и слева от большого камина, протянув ноги к уютному огню.

Короткая вересковая трубка Шолмса с серебряным кольцом погасла. Он вычистил остатки пепла, набил ее снова, прикурил и, прикрыв колени полами своего халата, принялся выпускать к потолку колечки дыма.

Вильсон глядел на него. Он глядел, как собака, свернувшись клубком на ковре, смотрит на хозяина — круглыми глазами, не мигая, тем взглядом, в котором таится лишь одна надежда: не пропустить долгожданного жеста. Нарушит ли хозяин молчание? Откроет ли секрет своих раздумий, пустит ли в царство своих умозаключений, куда, как казалось Вильсону, путь ему был заказан?

Шолмс молчал.

Вильсон отважился начать разговор:

— Настали спокойные времена. Ни одного дела, которое мы могли бы раскусить.

Молчание Шолмса становилось все упорнее, а колечки дыма — все круглее и круглее, и если бы на месте Вильсона оказался бы кто-нибудь другой, то давно бы догадался, что друг его получает глубочайшее удовлетворение от таких хоть и мелких, но все равно приятных успехов в минуты, когда мозг освобождается от всяких мыслей.

Отчаявшись, Вильсон встал и подошел к окну.

Вид улицы, текущей мимо мрачных фасадов домов под черным небом, с которого яростно струились противные потоки дождя, наводил грусть. Проехал кеб, за ним другой. Вильсон на всякий случай записал в блокнот их номера. Кто знает, может, и понадобится когда-нибудь.

— Смотрите! — вдруг воскликнул он. — К нам идет почтальон!

Слуга проводил его в комнату.

— Два заказных письма. Распишитесь, пожалуйста.

Шолмс расписался в книге и, проводив почтальона до дверей, вернулся, распечатывая одно из писем.

— У вас очень довольный вид, — спустя некоторое время заметил Вильсон.

— В этом письме содержится весьма интересное предложение. Вы так просили какого-нибудь дела, так вот оно. Читайте.

Вильсон стал читать:

Месье, зная о Вашем опыте, прошу Вас о помощи. Я оказался жертвой весьма крупной кражи, и все предпринятые до сих пор поиски не привели пока к ожидаемому результату.

Посылаю Вам с этой почтой газеты, из которых Вы узнаете все об этом деле, и если соблаговолите взять расследование на себя, предоставляю в Ваше распоряжение свой особняк. Прилагаю подписанный мною чек, в который прошу Вас вписать по своему усмотрению сумму, необходимую Вам на дорожные расходы.

Не откажите в любезности телеграфировать свой ответ и примите, месье, уверения в моем глубоком к Вам уважении.

— Ха-ха! — засмеялся Шолмс. — Все складывается как нельзя лучше… маленькое путешествие в Париж, а почему бы и нет? Со времени того самого поединка с Арсеном Люпеном у меня так и не было случая съездить туда. Вовсе не откажусь поглядеть на столицу мира в несколько более спокойной обстановке.

Он разорвал чек на четыре части и, пока Вильсон, чья рука не приобрела еще былой гибкости, довольно резко высказывался по поводу Парижа, надорвал второй конверт.

В тот же миг Шолмс, не сдержавшись, раздраженно хмыкнул, лоб его прорезала морщина, не исчезавшая все время, пока он читал письмо, а потом, смяв, скатал его в шарик и зашвырнул в угол.