Морис Леблан - Приключения Арсена Люпена

— Восхитительно! Высший класс! Мне остается только снять перед вами шляпу. Но чего я не могу уразуметь, так это того, как вы ухитрились сесть на гаврский поезд. Как вам удалось сбежать с «Ласточки»?

— Я и не сбегал.

— И все-таки…

— Вы отдали капитану приказ не приходить в Саутгемптон до часа ночи. Меня высадили в полночь, и я успел сесть на пароход, идущий в Гавр.

— Капитан мог предать меня? Но это невозможно.

— Он и не предавал вас.

— А как же?

— Это его часы.

— Часы?

— Да, его часы, которые я подвел на час вперед.

— Каким образом?

— Как подводят часы, простым переводом стрелок. Мы с ним болтали, я рассказывал ему то, что ему было интересно… Ей-богу, он ничего не заметил.

— Браво, браво, согласен, ход красивый. Но стенные часы, висевшие в его каюте?

— Да, с ними было посложнее, ноги-то у меня были связаны, но матрос, который охранял меня, пока капитан выходил из каюты, любезно согласился перевести стрелки.

— Как — он? Ничего себе! Он согласился?..

— О, он ведь не догадывался, чем чреват его поступок! Я сказал ему, что мне во что бы то ни стало надо попасть на первый лондонский поезд… и он дал себя уговорить…

— Благодаря?

— Благодаря маленькому подарочку… впрочем, этот замечательный человек имеет милое намерение передать его вам.

— Что это за подарочек?

— Да так, пустяк.

— И все-таки?

— Голубой бриллиант.

— Голубой бриллиант!

— Ну да, фальшивый, тот самый, который вы подбросили Блейшену, подменив бриллиант графини, а она потом отдала этот фальшивый бриллиант мне…

Тут вдруг раздался взрыв безудержного смеха. Люпен хохотал до слез.

— Господи, как смешно! Мой фальшивый бриллиант у матроса! А часы капитана! А стрелки настенных часов!..

Никогда еще Шолмс не чувствовал, что борьба между ним и Люпеном так остра. Своей изумительной интуицией он понимал, что за чрезмерной его веселостью таится невероятная концентрация мысли, Люпен как бы сосредоточивает все свои силы и способности.

Понемногу Люпен подошел совсем близко. Англичанин отступил и рассеянно сунул руку в жилетный карман.

— Три часа, господин Люпен.

— Уже три? Как жаль!.. А было так весело!..

— Я жду вашего ответа.

— Моего ответа? Боже мой! Как вы требовательны! Так, значит, это конец очередной партии игры, в которую мы с вами играем. И ставка — моя свобода!

— Или голубой бриллиант.

— Пусть так… Играйте первым. Что вы делаете?

— Я беру короля, — сказал Шолмс, стреляя.

— А я беру силой, — ответил Арсен, сильно ударив Шолмса.

Шолмс выстрелил в воздух, призывая на помощь Ганимара, чье вторжение показалось ему неотложным. Но кулак Арсена попал прямо в живот Шолмсу, тот побелел и закачался. Одним прыжком Люпен оказался у камина, вот уже мраморная панель поехала… Но слишком поздно! Дверь открылась.

— Сдавайтесь, Люпен. Если же вы откажетесь…

Люпен не мог и вообразить, что Ганимар может оказаться так близко от него. Он стоял совсем рядом и целился в него из револьвера. А за ним теснились десять, нет, двадцать крепких и беззастенчивых парней, которые прибили бы его как собаку при малейшей попытке пошевелиться.

Очень спокойно он поднял руки:

— Лапки кверху! Сдаюсь.

И он скрестил руки на груди.

Все словно оцепенели. В комнате, где не было мебели, а со стен была содрана обшивка, слова Люпена отозвались эхом. «Сдаюсь!» Это было невероятно. Все ждали, что он сейчас исчезнет, провалившись в какой-нибудь люк, или стена разверзнется за ним, позволив ему в очередной раз скрыться от своих преследователей. А он сдавался!

Ганимар взволнованно подошел к нему и со всей значительностью, которую он придавал этому действию, медленно положил руку на плечо противника и, не скрывая безумной радости, произнес:

— Я арестовываю вас, Люпен.

— Брр, — содрогнувшись, сказал Люпен, — ну и впечатления, дражайший Ганимар, что за скорбная мина у вас! Можно подумать, что вы произносите речь у могилы друга. Послушайте, к чему этот похоронный тон!

— Я арестовываю вас.

— И это вас так поражает? Именем закона, верный его слуга, Ганимар, главный инспектор, арестовывает гадкого Люпена. Историческая минута, все значение которой вы полностью осознаете… И ведь это происходит во второй раз. Браво, Ганимар, вы далеко пойдете!

И он протянул запястья для стальных наручников.

Событие это совершалось довольно торжественно. Полицейские, обычно грубые и вовсе не испытывавшие нежных чувств к Люпену, действовали очень осторожно, все еще не веря, что им наконец позволено дотронуться до этого неприкосновенного существа.

— Бедный мой Люпен, — вздохнул Арсен Люпен, — что сказали бы твои друзья из благородных предместий, глядя на такую твою безропотность!

Мощным усилием мышц он развел руки. Вены на лбу его вздулись от невероятного напряжения. Звенья цепочки врезались ему в кожу.

— Ну-ка, — сказал он.

Цепь, порвавшись, разлетелась на части.

— Другую, приятель, эта не годится.

Ему надели двое наручников. Он одобрил такое решение:

— В добрый час! Все равно вы не перестараетесь.

Затем, посчитав, сколько полицейских собралось вокруг него, сказал:

— Сколько вас здесь, друзья мои? Двадцать пять? Тридцать? Это много… Ничего не поделаешь. О, если б вас было пятнадцать!

Он и впрямь был великолепен, это было великолепие большого актера, играющего свою роль по наитию и вдохновению, дерзновенно и легко. Шолмс смотрел на него, как смотрят хорошую пьесу, умея оценить все удачи и нюансы. И в самом деле, у него было странное чувство, что борьба идет на равных: с одной стороны — эти тридцать человек, защищенные к тому же отлаженной системой правосудия, с другой — Люпен, один, безоружный и связанный. Силы противников были равны.

— Ну что, мэтр, — сказал Шолмсу Арсен Люпен, — довольны вы своим творением? Благодаря вам Люпен будет гнить на мокрой соломе карцеров. Признайтесь, на душе у вас не очень-то спокойно? Вас ведь мучают угрызения совести?

Англичанин нехотя пожал плечами, словно хотел сказать: «Все зависело только от вас…»

— Ни за что! Никогда в жизни! — вскричал Люпен. — Отдать вам голубой бриллиант? О нет, он мне и так уже довольно дорого обошелся. Я им дорожу. Когда я буду иметь честь нанести вам визит в Лондоне, в следующем месяце разумеется, я вам объясню, в чем дело… Да, а вы будете в Лондоне в следующем месяце? А может, вы предпочтете Вену? Или Санкт-Петербург?

Он вздрогнул. Под потолком вдруг зазвонил колокольчик. Это не был сигнал тревоги, к колокольчику тянулись провода от телефона, установленного в его кабинете, между окнами, а аппарат с собой не забрали.