Морис Леблан - Приключения Арсена Люпена

— В высшей степени серьезны.

— То, что вы улизнули от моего капитана и моих матросов, всего лишь незначительный инцидент в нашей борьбе. Но то, что вы здесь, один передо мной, понимаете, один на один с Арсеном Люпеном, этот факт убеждает меня в том, что ваша победа настолько полна, насколько это возможно.

— Да, насколько это возможно.

— Этот дом?..

— Окружен.

— Оба соседних?

— Тоже.

— Квартира, расположенная над этой?

— Три квартиры на шестом этаже, которые занимал господин Дюбрей, тоже окружены.

— Таким образом?

— Таким образом, вы попались, господин Люпен, и положение ваше совершенно безнадежно.

Люпен испытал те же чувства, что и Шолмс во время прогулки в автомобиле, ту же дикую ярость, тот же бунт в душе и то же смирение, в конце концов, перед силой обстоятельств. Оба в равной мере могущественные, они, должно быть, одинаково воспринимали поражения — как временные неприятности, перед которыми необходимо отступить.

— Мы квиты, господин Шолмс, — отчетливо проговорил он.

Англичанин, казалось, был в восторге от этого признания. Оба замолкли. Потом Люпен заговорил снова, улыбнувшись и уже полностью овладев собой:

— И знаете, я не огорчен! Это уже стало скучным — выигрывать любой ценой. Мне оставалось только протянуть руку и поразить вас прямо в грудь. И вот теперь мне это удалось. Туше [56] Туше — фехтовальный термин, означающий прикосновение оружия к противнику. (Примеч. ред.) , мэтр!

Он от души смеялся.

— Наконец-то развлечемся! Люпен в ловушке. Как он из нее выберется? В ловушке!.. Ну и приключение!.. О, мэтр, я вам обязан сильными впечатлениями. Вот она, жизнь!

Сжав кулаки, он сдавил виски, словно хотел подавить в себе какую-то безумную, бушевавшую в нем радость, вел себя как ребенок, развеселившийся сверх всякой меры.

Наконец он подошел к англичанину:

— А чего вы сейчас ждете?

— Чего я жду?

— Ну да, Ганимар там, со своими людьми. Почему же он не войдет?

— Я просил его не входить.

— И он согласился?

— Я согласился принять его помощь только на тех условиях, что командовать буду я. К тому же он думает, что Феликс Давей — всего лишь сообщник Арсена Люпена!

— Тогда я задам свой вопрос иначе. Почему вы вошли ОДИН?

— Я хотел сначала поговорить с вами.

— А, вам есть о чем поговорить со мной!

Эта идея, похоже, пришлась очень по душе Люпену. Бывают обстоятельства, когда слова куда предпочтительнее действий.

— Я весьма сожалею, господин Шолмс, что не могу предложить вам здесь кресла. Вот этот полусломанный ящик вам не подойдет? А может, подоконник? Уверен, что стаканчик пива не помешал бы… Темного или светлого? Но садитесь же, прошу вас…

— Это ни к чему. Давайте поговорим.

— Слушаю вас.

— Я буду краток. Цель моего пребывания во Франции вовсе не ваш арест. Если мне и пришлось гоняться за вами, так это только потому, что никакой другой возможности достичь моей подлинной цели у меня попросту не было.

— И какова же она?

— Найти голубой бриллиант!

— Голубой бриллиант!

— Конечно, потому что тот, что был обнаружен в зубном порошке консула Блейшена, — фальшивый.

— Разумеется. Подлинный был отослан Белокурой дамой, после чего я заказал его точную копию, и, поскольку у меня были виды на другие драгоценности графини, а консул уже был на подозрении, вышеупомянутая Белокурая дама подложила фальшивый бриллиант, чтобы, в свой черед, не оказаться под подозрением, в порошок вышеупомянутого консула.

— Тогда как подлинный вы оставили у себя.

— Ясное дело.

— Этот-то бриллиант мне и нужен.

— Тысяча сожалений. Это невозможно.

— Я обещал его графине де Крозон. И я получу его.

— Как это вы получите его, если он у меня?

— Я получу его именно потому, что он у вас.

— Я вам его, стало быть, отдам?

— Да.

— И добровольно?

— Я его у вас покупаю.

Люпен страшно развеселился:

— Вы настоящий англичанин. Смотрите на это как на сделку.

— А это и есть сделка.

— И что же вы мне предлагаете?

— Свободу мадемуазель Дестанж.

— Свободу? Но, насколько я знаю, она не арестована.

— Я снабжу Ганимара необходимыми данными. А без вашего покровительства ее, разумеется, тоже посадят.

Люпен снова расхохотался:

— Дорогой господин Шолмс, вы предлагаете мне то, чего у вас нет. Мадемуазель Дестанж в безопасности, и ей ничего не грозит. Вы мне лучше предложите что-нибудь другое.

Англичанин задумался, явно огорошенный, щеки его слегка покрылись румянцем. Затем неожиданно он положил руку противнику на плечо:

— А если бы я предложил…

— Свободу мне?

— Нет… но, вообще-то, я могу выйти из этой комнаты и поговорить с господином Ганимаром…

— А мне пока посидеть здесь и подумать?

— Да.

— Господи боже мой, да что мне все это дает? Чертов механизм по-прежнему не действует, — сказал Люпен и в раздражении ткнул рукой в мраморный завиток над камином. Ему стоило недюжинных усилий сдержать свой изумленный крик: мраморная штуковина прихотью судьбы, вернувшей ему удачу, при его прикосновении ожила.

Это было спасением, побег становился возможным. Зачем же в таком случае соглашаться на условия Шолмса?

Он расхаживал по комнате, будто бы обдумывая ответ. Потом, в свой черед, положил руку Шолмсу на плечо.

— Я все хорошенько взвесил, господин Шолмс, и предпочитаю свои делишки обделывать сам, без чьей-либо помощи.

— И однако…

— Нет, нет, мне никто не нужен.

— Когда Ганимар схватит вас, все будет кончено. Вас не отпустят.

— Как знать!

— Послушайте, это же безумие. Все выходы под контролем.

— Остается еще один.

— Какой?

— Который изберу я.

— Это все слова! Вас, можно считать, уже арестовали.

— Я еще не арестован.

— И что в таком случае?

— В таком случае голубой бриллиант остается у меня.

Шолмс достал из жилетного кармана часы:

— Сейчас без десяти три. В три часа я зову Ганимара.

— Значит, у нас с вами есть десять минут, чтобы поболтать. Давайте воспользуемся этим, господин Шолмс, и расскажите мне, я сгораю от любопытства: как это вам удалось узнать мой адрес и имя Феликса Давея, под которым я скрывался.

Внимательно наблюдая за Люпеном, чье хорошее настроение изрядно беспокоило его, Шолмс охотно согласился дать объяснения, которые к тому же тешили его самолюбие, и начал:

— Ваш адрес? Я его знаю благодаря Белокурой даме.

— Клотильда?

— Она самая. Вспомните-ка… вчера утром… когда я собирался увезти ее на автомобиле, она позвонила своей портнихе.

— Да, действительно.

— Так вот, позже я понял, что это были вы. И на яхте сегодня ночью усилием памяти, а это, быть может, одно из тех моих достоинств, которыми мне будет позволено похвастаться, мне удалось восстановить две последние цифры вашего телефона — 73. Таким образом, имея под рукой список «охваченных» вами домов, мне было нетрудно, как только я оказался сегодня в одиннадцать утра в Париже, найти в телефонном справочнике имя и адрес господина Феликса Давея. Узнав фамилию и адрес, я призвал на помощь господина Ганимара.