Морис Леблан - Приключения Арсена Люпена

Телефон! О! Кто же попадет сейчас в ловушку, расставленную проклятой фортуной! Арсену Люпену захотелось разбить этот телефон, разбить его вдребезги и таким образом не дать прозвучать этому таинственному голосу, пожелавшему сейчас говорить с ним здесь. Но Ганимар уже снял трубку.

— Алло… алло… номер шестьсот сорок восемь — семьдесят три… да, да, вы сюда попали.

Шолмс мгновенно и властно отстранил его, схватил двумя руками обе телефонные трубки и накрыл платком микрофон, с тем чтобы голос его стал почти неразборчивым.

Тут он посмотрел на Люпена. И во взгляде, которым они обменялись, у обоих мелькнула одна и та же потрясшая их обоих мысль, оба до конца осознали те последствия, которыми грозило их предположение, оно было допустимо, вероятно, почти наверняка правильно: это звонила Белокурая дама. Она думала, что звонит Феликсу Давею, или, скорее, Максиму Бермону, и вот сейчас она целиком доверится Шолмсу!

Англичанин отрывисто сказал:

— Алло!.. алло!..

Последовала пауза, и Шолмс заговорил:

— Да, это я, Максим.

И тут с трагической ясностью предстала развязка этой драмы. Люпен, неукротимый насмешник Люпен, даже не думал скрывать своего беспокойства, он сильно побледнел и отчаянно вслушивался, пытаясь догадаться, о чем идет речь. Отвечая таинственному голосу, Шолмс продолжал:

— Да… да… Ну да, здесь все закончено, и я как раз собирался встретиться с вами, как мы и договаривались… Где?.. Да прямо там, где вы сейчас… Не думаете же вы, что…

Он был в нерешительности, подбирал слова, потом вообще замолк. Люпену было ясно: он пытается выспросить хоть что-нибудь у девушки, у него ничего не получается. И он даже отдаленного представления не имеет, где она сейчас. Похоже, что ему еще очень мешает присутствие здесь Ганимара… О, если б какое-нибудь чудо могло оборвать этот дьявольский разговор! Люпен призывал его всеми силами души и всей своей нервной энергией.

Шолмс снова заговорил:

— Алло!.. Алло!! Вы меня не слышите?!! Я тоже не слышу… очень плохо… едва-едва различаю голос… Вы слушаете меня? Так вот, подумавши… предпочтительнее вам вернуться к себе… Какая опасность? Да нет никакой опасности… Да он в Англии! Я получил телеграмму из Саутгемптона, в которой подтверждается его прибытие.

Какая ирония была в его словах! Шолмс произнес их с невыразимым блаженством. И добавил:

— Так что, дорогая моя, не теряйте времени, я скоро буду у вас.

Он положил обе трубки.

— Господин Ганимар, я попрошу у вас троих.

— Это ведь для того, чтобы захватить Белокурую даму?

— Да.

— Вы знаете, кто это, и знаете, где она?

— Да.

— Черт возьми! Красивая добыча. И Люпен… да, день удался! Фолянфан, берите двоих и отправляйтесь с господином Шолмсом.

Англичанин удалился, за ним последовали трое полицейских.

Все было кончено. Белокурая дама тоже попадала во власть Шолмса. Благодаря его восхитительному упорству и стечению счастливых обстоятельств борьба кончалась его победой и полным крахом Люпена.

— Господин Шолмс!

Англичанин остановился:

— Да, господин Люпен?

Люпен, казалось, был глубоко потрясен последним ударом судьбы. Морщины перечеркнули его лоб. Он устал и погрустнел. Но в каком-то приливе сил он вдруг распрямился. И воскликнул вопреки всему весело и непринужденно:

— Согласитесь, Шолмс, против меня сама судьба. Она только что отдала меня в ваше распоряжение, не дав мне сбежать через этот камин. А теперь вдобавок ко всему воспользовалась телефоном, чтобы преподнести вам в подарок Белокурую даму. Перед велениями судьбы я склоняюсь.

— И это означает?

— Это означает, что я готов вернуться к переговорам.

Шолмс отвел инспектора в сторону и попросил его, правда тоном, не допускающим никаких возражений, дать ему возможность переговорить с Люпеном наедине. Затем вернулся к Люпену. Совещание в верхах! Шолмс заговорил сухо и нервно:

— Чего вы хотите?

— Чтобы мадемуазель Дестанж осталась на свободе.

— Цена вам известна?

— Да.

— И вы согласны?

— Я принимаю все ваши условия.

— О! — изумленно выдохнул англичанин. — Но… вы же отказывались, когда…

— Когда речь шла обо мне, господин Шолмс. Но сейчас речь идет о женщине… о женщине, которую я люблю. Видите ли, у нас, во Франции, к этому совсем иначе относятся. И вовсе не в том дело, что меня зовут Люпеном, напротив, на моем месте любой поступил бы точно так же!

Он сказал это совершенно спокойным голосом. Шолмс еле заметно склонил голову и прошептал:

— Значит, голубой бриллиант?..

— Возьмите мою трость, там, в углу, у камина. Держите одной рукой набалдашник, а другой — поворачивайте металлическое кольцо в самом низу, у наконечника трости.

Шолмс взял ее в руки и, поворачивая кольцо, заметил, что набалдашник трости начал отвинчиваться. В середине его оказался шарик из воска, а в нем — голубой бриллиант.

Шолмс осмотрел его.

— Мадемуазель Дестанж свободна, господин Люпен.

— Свободна впредь, как и сейчас? И может вас не опасаться?

— Ни меня, ни кого другого. Ей некого опасаться.

— Что бы ни случилось?

— Что бы ни случилось. Я не знаю более ни имени ее, ни адреса.

— Спасибо. И до свидания. Мы ведь увидимся, правда, господин Шолмс?

— Не сомневаюсь.

Объяснение Шолмса с Ганимаром вышло таким бурным, что англичанину даже пришлось довольно грубо оборвать его:

— Я очень сожалею, господин Ганимар, что в корне с вами не согласен. Но я не располагаю временем, чтобы убедить вас. Через час я отбываю в Англию.

— И все же… Белокурая дама?

— Я не знаю этой особы.

— Но только минуту тому назад…

— Приходится делать выбор. Я уже предоставил вам Люпена. Вот голубой бриллиант… который вы будете иметь честь сами передать графине де Крозон. Мне кажется, что вам жаловаться не на что.

— Но Белокурая дама?

— Найдите ее.

Он надвинул на лоб шляпу и быстро удалился, как человек, привыкший не задерживаться, когда дела сделаны.

— Счастливого пути, мэтр, — крикнул ему вслед Люпен. — Поверьте, я никогда не забуду наших с вами сердечных отношений. И передайте от меня дружеский привет господину Вильсону.

Не получив никакого ответа, он хихикнул:

— Вот что называется — уйти по-английски. О, нет у этого достойнейшего островитянина галантности, свойственной всем нам. Ну, представьте себе, Ганимар, как при подобных обстоятельствах удалился бы француз! С какой изысканной вежливостью скрывал бы он свой триумф!.. Но, господи прости, Ганимар, что вы делаете? Да вы что, обыск устраиваете? Но здесь же ничего не осталось, дружище, ни одной бумажки. Мои архивы в надежном месте.

— Как знать! Как знать!

Люпен покорился. Под охраной двух полицейских, которые держали его, и всех остальных, стоявших вокруг, он терпеливо смотрел на то, что происходит. Но через двадцать минут он тяжело вздохнул: