Эрл Гарднер - Перри Мейсон: Дело об одноглазой свидетельнице. Дело о сбежавшем трупе

— Да.

— В присутствии нотариуса?

— Да.

— Ваши показания стенографировались?

— Да. Я им все рассказала.

— Вот и не говорите больше ничего для разнообразия, — сказал Мейсон. — Много говорили — теперь помолчите. Вам известно что-нибудь, что могло бы мне помочь при ведении вашего дела?

— Нет.

— Ваш муж занимался недвижимостью?

— Да.

— Еще чем-то?

— Нет, больше ничем.

— А как у него шли дела? Он был успешным риелтором?

— Вполне. Но в последнее время дела стали идти хуже.

— Понятно, — кивнул Мейсон. — А теперь, миссис Фарго, я честно обрисую вам положение дел. Я ваш адвокат и говорить буду как ваш адвокат. Я расскажу вам, как я сам представляю события последних дней.

— Я вас слушаю.

— Я думаю, что это вы звонили мне в «Золотой гусь», я думаю, что вы дали мне поручение…

Она медленно покачала головой и попыталась его перебить.

— Дайте мне, пожалуйста, закончить, — твердо сказал Мейсон. — Я думаю, что вы послали мне деньги — все деньги, которые откладывали на черный день. Я думаю, что черный день для вас наступил. Я думаю, что ваш муж каким-то образом узнал о том, что вы сделали, и на следующее утро вместо того, чтобы сесть в автобус на Сакраменто, как вы планировали, у вас началось выяснение отношений с мужем. Я думаю, что вы испугались и заперлись от него в спальне. Я думаю, что ваш муж в конце концов убедил вас открыть дверь, и я думаю, что он попытался вас задушить. У вас был нож, и вы его этим ножом пырнули, пытаясь защититься. Это была самооборона. Потом, как я думаю, вы запаниковали. Вы поняли, что газетная шумиха затруднит жизнь вам и вашему сыну, и попытались сфабриковать алиби. Изначально вы собирались ехать автобусом, который отправляется в восемь сорок пять утра, вы знали, что ваша мать ждет вашего прибытия именно этим рейсом, и вы решили, что если вы сможете каким-то образом оказаться в этом автобусе и на нем приехать в Сакраменто, то все будет в порядке. Как видите, я думаю, что вы убили мужа, но это не было умышленное убийство. Я думаю, что это была самооборона. Но вы сами поставили себя в трудное положение, придумав версию, в которую никто не поверит. Вот так я представляю это дело.

Миртл Фарго снова покачала головой.

— Все так и происходило? — уточнил Мейсон.

— Мистер Мейсон, я… — Она не встречалась с ним глазами. — Как бы мне хотелось… О, если бы я посмела вам сказать…

— Чего вы боитесь? — не понял Мейсон. — Все, что вы говорите адвокату, говорится в конфиденциальном порядке. Ну, скажите, миссис Фарго, я правильно все угадал?

— Я… Нет.

— Нет?

— Нет.

— Так как все происходило?

— Я сказала вам чистую правду. Я все время говорила правду. Я уехала на этом…

— Значит, вы не убивали вашего мужа, пытаясь защититься?

— Нет.

— Почему вы не хотите признаться, что звонили мне в «Золотой гусь» и…

— Я не звонила!

— Вы создаете мне дополнительные трудности в работе, — заметил Мейсон.

— Я рассказала вам все что могла.

— Хорошо, я все равно буду вас представлять, — заявил Мейсон. — Но я хочу, чтобы вы поняли одну вещь.

— Какую?

— Если я возьмусь за ваше дело, я буду пытаться добиться вашего оправдания.

— Это же естественно.

— Но никакие присяжные на этой земле не поверят в ту историю, которую вы рассказали.

— Мне очень жаль. Я ничего не могу с этим поделать.

— Поэтому я намерен предложить присяжным версию, в которую они должны поверить, — заявил Мейсон.

— Но я ничем не могу вам помочь, мистер Мейсон. Я не могу…

— Конечно, не можете. Вы уже изложили свою версию и подписали показания. Вы сами уже сделали все, чтобы оказаться связанной по рукам и ногам. Вы вполне можете получить пожизненное заключение, если не отправитесь в газовую камеру, и винить в этом вы должны только себя. Но мои руки никак не связаны.

— Что вы собираетесь делать?

— То, что, на мой взгляд, будет в ваших интересах.

— Но, мистер Мейсон, вы же не можете… Из-за того, что я уже рассказала, вы не можете строить защиту на лжи.

— Я могу строить защиту на чем угодно, — пояснил Мейсон. — И кто докажет, что это ложь? Пока вы сами не объявите, что это ложь, ничто нельзя назвать ложью. Вы попали в затруднительное положение. Я попытаюсь вас вытянуть. Запомните: по закону присяжные могут вынести обвинительный приговор только в том случае, если в вашей виновности не осталось никаких сомнений. И сторона обвинения должна доказать вашу виновность так, чтобы сомнений не осталось. Вы это понимаете?

— Да.

— Я постараюсь, чтобы у присяжных появились достаточные основания для сомнения, — сказал Мейсон.

— Каким образом это можно сделать?

— Я покажу, что вы убили мужа, защищая собственную жизнь.

— Я не убивала.

— Нет, убили, но боитесь в этом признаться, опасаясь огласки определенных фактов, которые, по вашему мнению, могут запятнать репутацию вашего сына.

— Нет, мистер Мейсон, честное слово, говорю вам…

— Я не позволю вам занять место для дачи свидетельских оказаний. Пусть сторона обвинения выкладывает перед присяжными все подписанные вами показания. Я не могу им в этом помешать, но я постараюсь зародить сомнения в умах присяжных насчет того, что случилось. Это все, что я могу сделать, и сделать это можно, лишь использовав показания свидетелей обвинения. От вас теперь требуется только молчать. Вы поняли меня?

— Да.

— Сможете?

— Думаю, да.

— Значит, попытаемся.

Мейсон кивнул надзирательнице, показывая, что встреча закончена. Он спустился на лифте на первый этаж, нашел телефонную будку и позвонил Полу Дрейку.

— Пол, в этом деле Фарго я должен быть во всеоружии. Я должен использовать все возможности, которые только представятся, — сказал Мейсон.

— Ты это только сейчас понял? — спросил Дрейк.

— Я в нем завяз, — вздохнул Мейсон.

— Перри, откажитесь от него. Не надо им заниматься! Здесь все очевидно.

— Все равно я в него уже ввязался, Пол, и мне нужны боеприпасы, чтобы было чем стрелять, когда мы окажемся в суде, — заявил Мейсон.

— Ты сможешь использовать только какую-нибудь петарду, а с ней не выступают против шестнадцатидюймовой пушки, — заметил Дрейк.

— Неважно, Пол. Приходится брать дело таким, как есть. Из всех свидетелей опаснее всего миссис Мейнард. Я хочу, чтобы ты выяснил, какое у нее зрение.

— А у нее что-то со зрением?

— Ей то ли тридцать один, то ли тридцать два года. На фотографиях в газетах она без очков. Но ведь она может носить очки. Может, она носит очки только дома, а на людях не надевает. Может, она считает, что очки ее портят, и надевает их только тогда, когда ее не волнует впечатление, которое она производит.

— Так делают многие женщины, — заметил Дрейк.