Ольга Шарапова - Фрактал Мороса [litres самиздат]

– Почему?

– Все одинаковые.

– У Фейнмана только шесть одинаковых девяток, а у меня десять. И не девяток кривых, а солнышек, значит – нулей. Девятки встречаются в числе пи чаще всего, а нули реже всего. Число пи – скучная штука…

– Интересно, на какой позиции стоят десять нулей?

– Интересно, почему такое сравнение пришло тебе в голову? Но если первая точка Фейнмана – в первой тысяче от начала пи, то вторая – на 194 тысяче.

– Значит, если раз в тысячу лет два человека думают об одном и том же, с ними потом это может повториться через 194 тысячи лет.

– Нет, это повторяется ежеминутно.

– И никогда.

– И никогда.

Машин во дворе теперь стало много. И оттого, что даже ночью кто-то приезжал, уезжал и парковался, по потолку бежали светлые блики, как еще полгода назад в Жениной коммуналке. Ликас спал.

«Я никогда его не предам. Я не могу его ни разочаровать, ни обидеть. Никаких писем. Я смогу это разрулить. И не мучить его». Спустя пару часов из сна ее вытащила мысль: «Мне скоро тридцать. Может, я и родить-то уже не смогу», – и она уснула снова с чувством, что могла бы пожертвовать. Могла бы пожертвовать…

– Ты вернешься вечером?

– Да.

* * *

Была настоящая солнечная оттепель.

– Евгения Игоревна, проходите, присаживайтесь, – следователь был похож своим мужским типажом на Виталика, но совсем другой повадки.

– Евгения Игоревна, я ознакомился с делом о самоубийстве Руслана Гордеенко.

– Так.

– Возникли дополнительные вопросы к свидетелям, – следователь перекладывал на столе бумаги в крафт-конвертах и не смотрел на нее.

– И что же?

– Он же зарезался у вас на глазах.

– Да, но в темноте. То есть при нас, но почти не видно было.

– Расскажите еще раз с начала, как это было?

– Простите, как вас зовут?

– Вадим Андреевич.

– Вадим Андреевич, мальчик зашел, когда было темно. Около двенадцати ночи. Я была уверена, что дверь закрыта, но она не захлопнулась.

– Вы были не одни…

– Да, со мной был мой друг Виталий Морос. Он был у меня впервые.

– Вы вместе учились…

– Да. Мы вместе учились в институте. Он был, правда, вольнослушателем. Но мы проучились все пять лет.

– И что-то необычное за ним замечали?

– Нет.

– Компанейский, дружелюбный?

– Да. Почти всегда участвовал в общих праздниках, гуляли вместе. Он абсолютно нормальный парень.

– Почему не получил диплом?

– У него не было аттестата об окончании школы и по уставу вуза его не могли зачислить. Просто юридический вопрос.

– Зачем же он тогда ходил на лекции?

– Ему было интересно.

– Понятно… – Вадим Андреевич встал из-за стола. Сейчас он не спешил, это было видно. И был рад новой должности. Это видно не было, но почему-то до Жени это доносилось. – Евгения Игоревна, вы знаете, что на Виталия Мороса заведено уголовное дело?

– Нет.

– В другой стране, правда.

– В Литве?

– Да.

– Из-за чего?

– Он выбил глаз приятелю. Тяжкие телесные повреждения.

– Слышала об этом случае, но о деле не знала.

– Есть еще одно закрытое дело. Оно не имеет отношения к нашему УК, но, тем не менее, говорит о том, что Виталий Морос склонен нарушать порядок.

– Какой порядок? – ей стало смешно. Вначале было страшно, но теперь стало смешно. Самодовольный мальчик, недавно получивший это место. Что он может ей сделать? Ликасу – да, но ей – ничего. Мелькнула мысль: «Может, он даже младше меня…»

– Вадим Андреевич, что вы от меня хотите? Какие у вас вопросы?

– Евгения Игоревна, получается, вы спали с вашим другом, а мальчик Руслан зашел в комнату с ножом, заполз на карачках на вашу кровать, нагнулся над вами и перерезал себе горло?

– Да.

– Зачем?

– Мне сложно понять логику сумасшедшего. Насколько я знаю, он состоял на учете.

– Он был в состоянии ремиссии.

– Я ничего в этом не понимаю.

– Это значит, что он мог вести себя странно, но без агрессии.

– Он был больной. Ненормальный человек. Маргинальная семья, вряд ли он принимал лекарства вовремя. Неадекватный, опасный мальчик-подросток.

– У меня другие мысли на этот счет.

– А я здесь причем? Я вообще жертва этой маргинальной семьи. Он мог зарезать не себя, а меня. А я теперь еще должна по судам бегать.

– Да, но убит он. А вы, двое взрослых, вполне себе живы и здоровы, – Вадим Андреевич задумчиво улыбался.

– Простите, что мы живы.

– Евгения Игоревна, вы иронизируете, а дело на второй взгляд выглядит иначе, чем на первый: есть весьма неблагонадежный молодой человек литовского происхождения. Родители его странным образом исчезли, заполучил квартиру в Москве, хотя до семнадцати лет жил в Каунасе. Образования нет, официальной работы нет, есть только сомнительный приработок. Склонен к правонарушениям. И вот, на его глазах, прямо над ним, когда он спал, зарезал себя ребенок. Да, ребенок с отклонениями… Евгения Игоревна, сумасшедшие – вены режут, в сердце пытаются себе нож вогнать, но не в горло снизу. Я вам это честно, без обиняков. Виталий Морос зарезал его. Я знаю. Может, вы любите его, может, вам жалко.

«Вот сука…», – мелькнуло у Женечки.

– Но Виталий Морос опасный человек.

– Он не опасный. Проверено.

– Не шутите, Евгения Игоревна. Лучше расскажите, как дело было.

«Чертов Порфирий Петрович» 78 78 Порфирий Петрович – следователь, один из ключевых героев романа Федора Достоевского «Преступление и наказание». .

– Так и было, как я говорю.

– Мне эксперты сообщили еще несколько вещей, которые вашу версию не подтверждают. Подумайте, повспоминайте. Хотя я уверен, вы все прекрасно помните. Завтра приходите к пятнадцати часам. Всего доброго.

– До свидания.

Женя не поехала вечером к Ликасу. Густой бордовый ликер блестел в круглой коньячной рюмке, когда она стояла у окна на кухне. «Я его не сдам. Пусть знает и этот доморощенный Порфирий Петрович, и этот паршивый литовец, что я никого не сдаю, что я не из таких простых, которые стучат или сливаются».

Мерзкое пьяное злорадство, присущее обычно женщинам, охватило ее. «Я над схваткой. Я над вами. Как я решу, так и будет. И решаю здесь я. Захочу – буду молчать. Захочу – сдам литовца, захочу – не сдам. Захочу – буду ходить к следователю и тянуть время и злить его. И ничего он не сделает. Здесь я решаю, как будет».

Она чувствовала себя на развилке. Но именно в те моменты, когда жизнь приводит на развилку, чувствуешь власть, как это ни странно…

* * *

Евгения Игоревна, мы с вами третий раз уже встречаемся, и, поскольку времени на добрые милые беседы не осталось и ласковые аргументы кончились, давайте мы с вами сделаем эту встречу последней.

– Давайте.

– Обрисуйте еще раз комнату.

– Комната, двадцать квадратных метров. Заставленная мебелью.