Ольга Шарапова - Фрактал Мороса [litres самиздат]

– Заходите. Что слева?

– Слева кровать, напротив двери – окно, справа – шкаф и телевизор.

– Слева кровать… Смотрим на нее. Кто из вас где лежал?

– Я – ближе к окну, Виталий Морос – ближе к двери.

– Итак, вы – левша, Виталий Морос – правша. Руслан Гордеенко – левша.

– Толку-то с того? Хоть бы мы все трое были амбидекстры 79 79 Амбидекстр – человек, одинаково владеющий правой и левой руками. . Может, так оно и есть.

– Хорошо. Напишите свое имя правой рукой. Ладно…

Не тратьте время. Так вот, больной мальчик, которого вы побеспокоили в пустой коммунальной квартире, идет убивать – все равно кого – или пугать…

– Может быть…

– В левой руке нож. Правой он мог бы размахнуться на открытом пространстве. Левой – нет. Там стена, шкаф, огромный цветок в горшке нависает прямо над кроватью. Поэтому он скорее подкрадывается, чем бросается, чтобы зарезать сходу. Виталий Морос лежит ближе к нападающему, чем вы. И он привык к тому, что нападающий – правша. Он протягивает руку по диагонали, чтобы перехватить нож, когда видит лезвие, но понимает, что ошибся, ведет руку слева направо. Хватает Руслана Гордеенко за руку с внутренней стороны запястья. На руке остались следы. Второй эксперт в морге это отметил. Следы через рукав слабые. Тем не менее они есть. И я докажу, что так оно все и было.

– Зачем?

– Для порядка.

– Прекрасно.

– Прекрасно… А затем Виталий Морос развернул эту руку вправо и вверх, причем убивает не одним резким ударом, а ведет нож поперек горла – перерезает артерию. Мальчик, если бы делал это сам, тут же остановился, почувствовав боль. Согласны?

– Нет.

– Ваши аргументы?

– Сумасшедший мальчик. Он не вел себя по вашим правилам.

– А это не правила. Это заключение экспертизы. Я уже распорядился задержать Виталия Мороса. Просто хотел удостовериться, что вы не сообщите новых обстоятельств.

– Это я убила мальчика.

– Точно?

– Точно.

– И как же?

– Как вы сейчас описали. На месте Виталия в тот момент лежала я.

– Тогда вас проводят.

И в этот самый момент, когда она сделала выбор на развилке, ее власть закончилась. Просто не сразу приходит понимание того, что ты больше не властвуешь. Да и власть была всего лишь умозрительная.

«Ли, неделю бессонных ночей мне стоило это решение. Ум говорит одно, а сердце – другое. Против сердца ничего не могу сделать. Не вижу будущего, наших детей, ничего. И все-таки я буду с тобой, V».

Эту записку Ликас получил от ее адвоката. Именно ее я держала в руках, когда только начала перебирать бумаги в коробке Мороса

– Там нет никакой экспертизы, никаких зацепок, ничего нет! Только понт сплошной у нового следователя, и все! Суд присяжных оправдает однозначно. Можно к бабке не ходить, – утверждал адвокат. И Ликас тогда был уверен, что из этой истории можно вырулить.

* * *

– Что случилось с Женей?

– Она заявила, что убила мальчика.

– Но ведь это не так? – в тоне Юргиса не было сомнений.

– Не так, – Ликас откинулся на спинку стула.

– Зачем?

– Дурочка она… Адвокат сказал, что это все чушь. Откажется от своих слов, и ее оправдают, потому что никаких доказательств нет.

– Женщины эти… безумные. Что Таня, что Женя.

– Юргис, я хотел бы встретиться с Таней. Можешь дать ее номер?

– Думаешь, ее папа-дипломат сольет тебе Кальтербладского?

– Да.

– Эх ты…

– Давай уже.

– Пиши, – Юргис продиктовал. – Может, мне Женю навестить в СИЗО?

– Нет, тебя не пустят. Если хочешь поддержать – напиши. Письма можно каждый день отправлять.

– Давай прямо сейчас напишу, чтобы ты видел.

Юргис взял чистый листок из принтера.

«Женя, не теряй присутствия духа. Друзья с тобой. Мне тут вспомнился один случай из студенческой юности. Помнишь, ты перед каникулами передала цветок из института Ликасу. Пока мы гуляли, цветок сломался. Казалось бы – все, только выбросить осталось. Но цветок постоял у меня на балконе и ожил, вырос заново. Ты даже ничего не заметила, когда забрала его. Он, наверно, до сих пор растет в институте. Я этим примером хочу сказать тебе, что даже после очень неприятных случаев и сильных потрясений можно ожить и восстать, как феникс из пепла. Верю в справедливость и в тебя. Юргис».

– Я и забыл об этом, – сказал Ликас, пробежав глазами по строкам.

– Тане по телефону ничего не говори. Я с ней на неделе встречусь, передам твою просьбу.

– Хорошо.

* * *

Пальчики с французским маникюром нажимали кнопки телефона. Тане хотелось быть нужной, вернуть прошлое, свой расцвет в этой компании, где были Ликас и Юргис, подружки, апрельский ветер юности и ее надежды.

– Слушаю.

– Виталик, привет!

– Привет, Тань.

– У отца есть его адрес.

– Не называй. Давай встретимся.

– Нет, не могу.

– Танюш, не надо по телефону.

Плюс семь килограмм с их последней встречи, ну как она могла сейчас с ним встречаться?

– Виталь, я уезжаю, не могу, еще раз говорю. Никто нас не слушает. Не впадай в паранойю.

– Ну давай.

Она назвала адрес и телефон.

Адрес был московский. Переулок между Кремлем и Храмом Христа Спасителя. «Интересно, когда это литовский чиновник перебрался в ненавистную Рассеюшку. Один он там живет или с кем-то. Выследить, выманить…»

Тем же вечером он поехал в центр. Дом небольшой, невзрачный, огорожен забором. «Окна… Окна Кальтербладского просчитать невозможно». Ликас осмотрел машины во дворе за загородкой. «Машину тоже не просчитать».

Он прошел по улице. Под навесом у магазина стоял телефон-автомат. Набрал номер.

– Алло, – женский голос.

– Пшемысла Аскольдовича позовите, пожалуйста.

– Кто его спрашивает?

«Значит, не ошибся! Татьяна права – его координаты!»

– Это сын его школьного товарища, Леонид.

– Леонид, Пшемысл Аскольдович умер год назад.

– Извините.

– Леонид, постойте… Ликас? Ликас, это ты?

Он положил трубку. Жена Кальтербладского узнала его. Невозможно. Но какая теперь разница. Он шел к метро.

* * *

«Цветок…» – Женя снова и снова мысленно терзала письмо. Злосчастный цветок, о котором так попросту написал Юргис. Это не был цветок из института, это был ее собственный цветок, из родительской квартиры, где он и сейчас растет. Тогда после студенческих посиделок она решила кое-что проверить…

Как же она была влюблена тогда в литовского парня. Нездешнего, одинокого. Как это привлекало! Закрытый, мрачноватый. Он встречался с другой девушкой. Сердце разрывалось, когда он не приходил на пары, когда косился на Таню, а уходил с Дарьяной. Слишком взрослый и чужой. Ее привлекал и пугал рассказ о том, что отец погиб, мать пропала без вести, из Литвы пришлось уехать, потому что кого-то покалечил; приехал в Москву, и почти сразу умерла его бабушка. Как много совпадений. Она тогда поняла, что слишком много совпадений. И Женя придумала фокус с цветком. Если не Морос убил своих близких, то что-то связанное с ним их убило. И цветок рядом с ним погибнет. Это была подростковая вера в потустороннее, в прямолинейность волшебства. И цветок не «сработал», выжил и даже вырос. А теперь – вон оно что, оказывается.