Дилан Райт - Дом на распутье: Человек без лица [litres самиздат]

–Ты изменился. Ты уже не тот Гейб Уилсон, с которым я познакомился в начальной школе «GF». Ты теперь детектив. С карандашом и блокнотом в кармане. Пистолетом за пазухой. Умными мозгами и чутким слухом. И зрением. Ты определённо видишь то, чего не видим все мы вместе взятые. Определённо.

Эрне говорил, улыбаясь, но голос его был печальным. Очень печальным, словно бы мальчик постарел на несколько десятков лет и теперь, спустя долгое время, встречал старого друга на городском вокзале в дождливый полдень.

Вот поезд, окружённый дымом и сажей, замедляет ход, потом останавливается вовсе. Двери вагонов открываются, на пироне появляются проводники и начинают по одному выпускать пассажиров. Те неуклюже переступают через пробел между железной ступенькой и каменным обрывом, и вот случается их первый шаг, первое прикосновение, что служит знаменьем окончания долгого пути.

На пироне формируется толпа. Кто-то с искрящейся на лице радостью оглядывает родные края. Кто-то, восторженный, как ребёнок, с точностью великого путешественника-первооткрывателя изучает предоставленные мелочи вроде плевка или наполовину выжженной сигареты. Мелькают шляпы, не очень яркие, стучат колёса чемоданов, раскрываются первые зонты в преддверие начинающегося дождя.

И вот, среди этого водоворота приветствий, ругательств и возмущений едва уловимо звучит знакомый оклик, нисколько не изменившийся с тех самых пор, как в последний раз был применён по назначению. Проходит доля секунды, и в толпе чуть заметно проскальзывает белоснежная улыбка. Вскоре появляется и её обладатель. Он стремительно несётся вперёд, расталкивая прохожих. Под мышкой у него пшеничного цвета клетчатый чемодан, на голове серый гамбер, по ветру развевается кое-как завязанный галстук.

Человек подбегает и останавливается почти вплотную. Эрне оглядывает его с ног до головы, щурится, присматривается сквозь заляпанные очки. Минует несколько волнительных мгновений, надежда начинает медленно угасать, но наконец, звучит заливистый смех, раскидываются приветственные объятия, а после них подходит черёд долгой болтливой прогулки с закинутыми руками на плечи друг друга до ближайшего кафе. Совсем как в юности.

Гейб и Эрне обедают в не самом приличном заведении. В тарелке то и дело всплывают засаленные волосы невероятно толстой официантки, на столе красуются давно засохшие и не поддающиеся ни одному моющему средству пятна томатного соуса, пролитого кофе и даже чьей-то рвоты. Кожаная обивка на сиденьях во многих местах истёрлась. За грязным, запылённым окном едва ли можно разглядеть прохожих. Любой здравомыслящий человек наверняка давно бы покинул заведение, однако никакой рассудок не был способен одолеть ту феерическую радость, кипевшую в распалённых мозгах двух друзей, наперебой рассказывавших обо всём, что с ними произошло за прошедшее время. К счастью для них, сегодня все жители Лондона, или любого другого города, где могла произойти подобная встреча, оказались особенно здравомыслящими, а потому забегаловка пустовала, и никто не возмущался шуму, источником которому служил один из столиков у окна. Разве что та самая официантка с габаритами жабы и лицом свиньи искоса поглядывает в его сторону.

Душевное торжество продолжается очень долго. Проходит час, за ним два. Три. Вскоре наступает вечер. Гейб и Эрне отправляются до гостиницы мистера Уилсона. Это «дурацкое прозвище» Эрне придумал в ходе их беседы. У нужного здания они стоят, когда минутная стрелка уже давно перевалила за полночь. Наступает момент рукопожатия и обещания встретиться завтра. Гейб поднимается по ступенькам до входной двери, раздаётся щелчок замка, и только после этого Эрне осознаёт, что целый день он говорил совершенно не с тем человеком, какого ожидал встретить. За всеми шутками, движениями, бранью и возгласами скрывался абсолютно неизвестный ему тип. Внезапно с глаз Эрне будто бы спала тяжёлая пелена, мешавшая разглядеть истину, какая находилась прямо перед самым носом.

Расстроенный, Эрне плетётся домой. Дома его ждёт жена. Может быть, пара ребят. Горячий ужин, тёплая постель, семейный просмотр какого-нибудь фильма или две-три партии в настольную игру. Когда наиграются и обсудят абсолютно всё, что только можно обсудить в семейном кругу, – отправляются спать. Эрне желает супруге спокойной ночи, та отвечает тем же. Комната наполняется привычной полутьмой, смешанной с белёсыми лунными лучами. День завершается как обычно, но перед самым его финалом Эрне, наконец, замечает в нём изъян, поначалу казавшийся обыкновенным недостатком. При всём богатстве минувших суток на яркие эмоции, недоставало самого главного бриллианта – предвкушения завтрашнего утра и встречи с Гейбом. Недоставало образа, мелькавшего перед глазами. Мыслей, перебивающих сон. Мужчина заснёт и проснётся как обычно, а дальше жизнь продолжится без изменений. Недавнее сегодня и нынешнее вчера не превратиться в памятную дату. Вместо этого оно улетит на странице отрывного календаря, оседлав ветер вместе с опадающими ноябрьскими листьями.

Такой была печаль Эрне.

–Что ты на это скажешь?– спросил сероволосый.

Гейб задумался.

–Скажу, что неплохо подтянул своё красноречие,– ответил мальчик и широко улыбнулся.

Эрне снял очки и протёр их уголком скатерти.

–Я могу идти?

–Да, можешь,– безразлично сказал Гейб. Правда, в ту же секунду опомнился и добавил,– Кстати, хотел спросить. Те часы всё ещё у тебя?

–Какие часы?– Эрне стоял в пол оборота.

–Те, что мы нашли в лесу. Вы с Хёлле из-за них чуть не подрались.

–А, эти-то? Да, они у меня.

–Можешь дать их мне?

–Конечно.

Эрне достал из кармана уже знакомые часы и положил их перед Гейбом.

–Обещаю вернуть в целости и сохранности,– юный детектив надеялся, что друг посмеётся, однако его надежды не оправдались.

–Они мне не нужны,– коротко ответил Эрне.– Можешь оставить их себе.

–Хорошо.

Эрне, немного пошатываясь, добрёл до двери, приоткрыл её, украдкой посмотрел на Гейба и исчез в коридоре. Его шаги какое-то время отдавались ритмичным стуком, постепенно затихая.

Гейб остался один. Не в силах даже пошевелить пальцем, мальчик сидел и разглядывал позолоченный ободок часов и пытался связать все полученные факты воедино. В прочем, юный любитель детективов довольно быстро осознал, что слова друга о произошедших изменениях волнуют его куда сильнее, чем необходимость сопоставить выявленные элементы общей картины. Всё снова и снова он прокручивал в голове фразы Эрне и тщетно пытался опровергнуть их неоспоримую истинность. Однако развитый не по годам ум, с которым Гейб привык отправляться на разгадки книжных или воображаемых преступлений, весьма эффектно и очень быстро догадался о бесстыдном самообмане. «Преступник и есть мы сами, мой господин!»– кричал внутренний голос Гейба, а тот в свою очередь старательно делал вид, что не слышит его. Правда, в конце концов, он сдался.