Эмиль Коста - Хорошо в деревне летом

Погода нынче для пробежек неподходящая, но вас это не остановило. Утром вы незаметно вошли в кабинет, ударили мужа по затылку поленом для растопки, после чего включили обогреватель на максимум, чтобы повысить в комнате температуру и запутать судмедэксперта… Время смерти теперь едва ли удастся установить, а вот следы древесины в ране найдутся непременно. Хотя орудие убийства вы уничтожили в камине – кто ж топит при таком-то ветре?

– Любой городской человек, – пожала плечами Наталья. – Занимательная история, только неправдоподобная с самого начала.

– Действительно. Покровский так и не узнал, что толкнуло вас на первое убийство… думал, наверное, что женился на психопатке. А настоящая причина вполне житейская. Она была известна вам, Василию и еще одному человеку.

Наталья вздрогнула и подняла на него глаза.

– Он врать не будет, – тихо сказал Иван Ильич. – По статусу не положено. Это ведь не тайна исповеди.

С улицы донесся протяжный автомобильный гудок. У ворот стояла карета «скорой» и несколько милицейских уазиков.

– Слава богу, – вздохнул Шериф. – Хоть наручники привезли.

Иван Ильич стоял перед телефонным аппаратом и листал записную книжку. Ветер рвал странички из рук, а нужный номер он так и не переписал как полагается – неровен час снова унесет бумажку. И тогда уж с концами, в сумерках белое на белом не найдешь.

За спиной хлопнула дверь. Он обернулся и увидел отца Геннадия.

– Я думал, вы домой пошли.

– Зою Ивановну только проводил, а сам сюда, – объяснил поп, запирая церковь. – Заупокойную надо было отслужить. Хоть с опозданием, но…

Иван Ильич кивнул. В такие дела он точно вмешиваться не будет. Василий бы не возражал, это сто процентов.

Бумажка с нужным номером нашлась, он убрал записную книжку в карман и нетерпеливо поглядывал на телефон.

– Так я пойду, – спохватился священник. – И… спасибо вам за правду.

Он повернулся и зашагал вниз, утюжа снег громадными ножищами. Иван Ильич смотрел вслед соседу. Всей правды он еще не рассказал. Расскажет вечером, за горячим ужином и рюмкой холодной водки. Отцу Геннадию еще свидетелем обвинения выступать, пусть еще пару часов поживет спокойно.

Жетон со щелчком вошел в щель для монет, диск прожужжал нужное количество оборотов, и в трубке раздались длинные гудки.

– Горобец слушает, – ответил знакомый веселый голос.

Иван Ильич крепче сжал трубку. Он не придумал, как начать разговор, но начинать было нужно.

– Здрасьте… Это из села Двупалое беспокоят.

– Очень рад, – после секундной паузы сказал Горобец. – Чем могу?

– Да собственно поблагодарить хотим за статью про нашего художника…

– Первую или вторую?

– Вторую. Первая, прямо скажу, дрянь.

– Не меняешься ты, Иван Ильич, – рассмеялся журналист. – Но спорить не буду – дрянь тогда получилась И спасибо, что помог исправить мои ошибки.

– Всегда пожалуйста. Могу и новых историй подкинуть про деревенскую жизнь.

– Ты ж знаешь, в моей редакции все больше про смерть любят.

– И про это тоже. У нас ведь тут еще один труп, а убийца – тот же самый.

– Ну! – поразился Горобец. – Поймали?

– Поймали, арестовали…

Иван Ильич кратко пересказал события, произошедшие со времени отъезда журналиста.

– И она созналась?! – не верил своим ушам Горобец. – Что ж там за мотив такой?

– Помнишь, отец Геннадий рассказывал, как психанул, когда узнал о ее замужестве?

– Ну, ты же сам мне эту сцену в подробностях описал. Через несколько дней после убийства это было.

– Вот именно. А впервые они увиделись аж на Рождество. Наталья пришла в еще пустую церковь, и какое-то время они наедине были.

– А потом Василий пришел! – вспомнил журналист. – Кузьминична рассказывала, точно. Думаешь, видел что-то непотребное?

– Целовались, может быть… Иначе с чего бы отцу Геннадию так вызверяться на нее потом? На следствии расскажет подробности.

– А художник сплетником не был, но портрет вышел специфичный… То есть, если бы Наталья не разбиралась в живописи, ничего бы и не случилось?

– Наверняка. А она на свою голову гуманитарий: портрет увидела – и пробрало до самых печенок. Убивать, конечно, не хотела, да ссора вышла громкая. Василий ведь тоже не булка с маслом был… Как заартачится – туши свет. Сцепились, она сильнее оказалась. Столкнула в воду, не давала выбраться… Дальше плохо помнит.

– Похоже на состояние аффекта.

– Вот и Шериф так же говорит. За Василия вряд ли много дадут, но за мужа получит по полной.

– Ты рад? – серьезно спросил Горобец.

– Какая тут радость? Жалко девчонку: умная, красивая – жить бы и жить… Просто свернула не туда.

А могла не свернуть? Иван Ильич попытался представить Наталью в роли местной попадьи: усталую, но веселую, в окружении стайки ребятишек собственного производства… Попытался, но не сумел. Может быть, у каждого есть свой предназначенный путь, и каждый поворот верен, ведет к определенной точке…

Да ну, ерунда!

– В общем, можешь еще одну статью про Двупалое написать, – с деланной веселостью сказал он. – Правда, ее вряд ли хорошо оплатят.

– Так ты в курсе…

Он был в курсе: после дачи показаний и перед тем как уйти, прямо спросил Петра. К счастью, тот не стал отпираться: в деревню Горобец приезжал по его просьбе и за его счет, чтобы собрать максимум информации о смерти Василия. И статьи обе заказные, для привлечения внимания к будущей выставке – это была идея жены.

– Я сам Бондарю позвонил через пару дней после нашего с тобой первого разговора, – сказал журналист. – Он заинтересовался и предложил такую… необычную командировку. Ничего ведь толком и не накопал. Но сам понимаешь: задание секретное – так что я и тебе не мог все рассказать… А третью статью в «Плоскодонке» вряд ли одобрят, и те со скрипом приняли. Но отклик правда был хороший. До чего культурный народ у нас, представляешь?

– А ты тогда книжку напиши, – предложил Иван Ильич. – Это же настоящий деревенский детектив получится! Уж в Приморье тираж точно расхватают, раз история в народ пошла.

– Может быть, может быть. Я ведь про вашу деревню много узнал, даже в краевой архив заглянул… Между прочим, ты в курсе, что изначально Двупалое называлось совсем по-другому?

Иван Ильич вздохнул. Школьникам в третьем классе рассказывали, что на старых картах их деревня обозначена как Дрищевка. Он помнил смущенные лица однокашников: Ваську, перемазанного чернилами, Кешку с подбитым глазом, грызущую кончик косы Лизку… Неизвестно, кто из их предков не пожелал когда-то быть дрищевцем, но в начале тридцатых село получило новое название, по имени скалы в бухте.

– Ты об этом лучше не упоминай… Я тебя в гости хотел позвать, а у нас и за меньшее морду бьют.