Елена Дарикович - Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

От своих родителей, скромного портлендского клерка и дочери бедного лондонского книгопродавца, унаследовал я великую страсть к чтению. Читал, что ни придется и где ни придется, потому прозвище свое получил еще в детстве, и оно сопровождало меня всю жизнь. По смерти моих родителей, сначала матери, а вскоре и отца, я был предоставлен сам себе, так что с тринадцати лет был уже вольный, как морской ветер. Где я только не был и чего только не повидал! Побывал в Америке, посидел в тюрьме, а тридцати шести лет попался на глаза Гарри Дребадану и с тех пор застрял у него. Чем я его привлек, не знаю, собой я был не ахти, не Геркулес олимпийский, худой и сутулый, и уже не такой молодой, но кулак мой бил, как молот, потому и от чтения меня редко кто отрывал. Гарри крепко держал свою банду. Попасть к нему было не так легко, а уйти — просто невозможно. Его ненавидели за жестокость, хотя, надо отдать ему должное, добытое он делил честно, рисковать зря не любил и по мелочам никого не притеснял. Но выйти из его банды можно было разве только на тот свет. Оттого положение наше было в полном смысле безвыходное, и, чтобы не сойти с ума, большинство бандитов запойно пили, ну а я запойно читал. Книги для меня были той соломинкой, которая помогала еще кое-как держаться на плаву, не давая мириться со страшной действительностью, и, что важнее всего, они вселяли в меня надежду. На что именно? Да на какую-то совсем другую жизнь.

И в тот роковой день именно книга спасла меня от неминуемой гибели. Всю ночь я читал роман господина Метьюрина, как обычно, на чердаке при свече, чтобы не мешать спать остальным, там же под утро и заснул. Потому в ранний час последних приготовлений никто меня не хватился, пока я сам в ужасе не проснулся и не полетел к своим товарищам. Но я опоздал. Таким вот образом «Мельмот-скиталец» [16] Знаменитый роман Ч. Р. Мэтьюрина.) спас меня от виселицы. Гарри Дребадан, дерзкий и беспощадный, изрядно уже опротивел и своим и чужим. И кто-то его попросту сдал властям вместе с бандой, не сомневаюсь, что на весьма выгодных условиях. Это время от времени практиковалось, такие «сдачи». Вся округа была нашпигована «вишнями», то есть королевскими гвардейцами, и хитроумный план Дребадана был досконально известен Скотленд-Ярду. Ничего этого я тогда не знал, а позже узнал из газет.

И опоздал-то я ненамного, всего на какие-то полчаса, но, так или иначе, от меня уже мало что зависело. Когда же я понял, что дело дрянь и отбить дружков нечего и думать, то предпринял не вовсе, на мой взгляд, безуспешную попытку отбить хотя бы старого Сэма Грога, когда тот с двумя конвоирами замешкался у табачной лавки. Попытка оказалась удачной. Я подкрался, треснул раз-другой своим кулаком ничего не подозревавших «гвардов» и утащил старика Грога в подворотню. Зная эти места, как свои пять пальцев, мы благополучно пробрались в доки. А искать там двух бывалых бандитов никто и не думал. И все бы хорошо, но старина Сэм, нетерпеливый, как мальчишка, и такой же безрассудный, сам решил свою участь. И, не отсидевшись должным образом, двинул в город. Там его и настигла «вишневая косточка», то есть казенная пуля, и рассчиталась с ним за все. А я, дождавшись ночи, отправился в надежное место. Там остриг свои длинные волосы, сбрил усы и бородку, купил потертый котелок, старомодный сюртук с чужого плеча, в общем, перестал быть загадочной личностью с темным прошлым, а стал вполне обыкновенным английским охламоном. Снял номер в захолустном отеле и затих.

К тому времени жизнь моя, подлая и никчемная, изрядно мне осточертела и, если бы не книжки, была бы вовсе непосильной ношей. И вот, не знаю уж как, решил я покончить со старыми делами. Полный разгром нашей банды был к тому самым подходящим поводом, так как освобождал меня от страшного рабства. Новые условия моей странной свободы могли быть для кого-то и тягостными, только не для меня. Книги мне заменяли все. Потому, несмотря на безденежье и безделье, я довольно долго довольствовался такой жизнью, изредка подрабатывая колкой дров и починкой телег.

А месяца через три нанялся, наконец, матросом на старую, но добротную трехмачтовую шхуну под названием «Редкий случай», которая возила из Саутгемптона в Бомбей кой-какой товар. Морское дело я неплохо знал с юности и, вспомнив позабытое, стал быстро продвигаться по службе, поскольку трезвые моряки всегда в большой цене. В редкие свободные дни валялся я на диване каких-нибудь дешевых номеров, читал книжки, гулял где-нибудь за городом и мечтал. Настоящих друзей у меня никогда не было, какие друзья у бандита и пропойцы — такие же бандиты и пропойцы. Правда, с тех пор как погорел Гарри Дребадан и отправился на тот свет старина Сэм Грог, спиртного я в рот не брал и не бандитствовал более. Страшный конец моих бывших товарищей меня более чем отрезвил. Чего ради мы так бешено рвались к смерти? К своей и чужой? Чего искали? Каких таких благ? Денег? Но мало кто из нас, включая и нашего страшного главаря, умел ими дорожить. Я, как и все прочие, спускал их за считаные дни, едва успевая купить несколько стоящих книг, хорошего голландского табаку да запас сальных свечей для моих полночных бдений. А все, чем приходилось довольствоваться потом, было двадцать пятого сорта — от выпивки до развлечений и покупалось за сущие гроши. Бесконечные попойки, карты, пьяные дебоши, глупые и, по большей части, зверские шутки — вот тот бесконечный круговорот, в котором проходила наша жизнь. И девицы, нас окружавшие, были под стать этому убожеству: бесстыдные, жадные, вероломные, они представлялись злой карикатурой на весь женский род. Возможно, я, как и большинство моих товарищей, считал бы такую жизнь вполне сносной и даже приятной, если бы не сравнивал ее с другой. А ведь мне было с чем сравнивать. В книгах я легко находил иное и этим только утолял жажду настоящего в моей душе.

Итак, плавая из Саутгемптона в Бомбей, я воображал себя эдаким «Принцем датским», который ежеминутно мучается среди чуждых ему людей, не находя отклика своим возвышенным чувствам. Кстати сказать, Шекспира я знал чуть не наизусть, и вот на что еще с охотой тратил деньги, так это на театр. И хотя это были не самые блистательные труппы, но и у них было на что посмотреть, и слезу они умели вышибать даже у такого закоренелого негодяя, как я. И вот, мало-помалу стали посещать меня образы тихой и благопристойной жизни. Тем более что книжки, которые я постоянно читал, изобиловали самыми непогрешимыми героями, примерами безупречного поведения, благородной деятельности и изысканными образчиками литературной речи. Но одни книжки изменить меня все же не могли, хотя желание измениться жило во мне и даже крепло, и я все будто чего-то ждал. Чего же? Вероятно, случая. Удобного случая, чтобы начать уже какую-то совершенно новую жизнь. Потому что книжки — это одно, а живая жизнь — совсем другое.