Елена Дарикович - Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

И вот, в полном соответствии с названием нашего судна этот случай мне представился. Не просто редкий — волшебный. Однажды взяли мы в рейс до Лондона пассажиром одного пожилого лорда. Он возвращался в Англию из кругосветного путешествия с маленьким внуком, энергичной англичанкой, экономкой и нянькой в одном лице, и слугой-индусом на все руки мастером. Почему лорд не захотел дождаться «Королевы Матильды», чтобы плыть в Англию со всеми достижениями комфорта в компании своих соотечественников, — неизвестно.

Много я повидал на своем веку людей самых разных, но этот пожилой аристократ в помятой дорожной одежде, с живыми мальчишескими глазами, своими манерами, речью, голосом и уж не знаю чем еще поразил мое воображение. Я долго его рассматривал, не в силах оторвать глаз.

— Кто этот старик? — спросил я наконец нашего боцмана.

— Понятия не имею, но старикан занятный, — хмыкнул боцман, он был из голландцев, но дельный малый, а не такой циник и пропойца, как прочие из его племени.

— Лорд Фатрифорт, — подсказал капитан и одобрительно кивнул, а он вообще мало кого одобрял.

С тех пор я только искал случая рассмотреть получше поразившего меня человека. Внучок лорда, судя по всему, плохо переносил качку и весь рейс провел в каюте, под присмотром экономки, а слуга лорда тщедушный, средних лет индус бегал от деда к внуку и обратно, как челнок. Сам же лорд подолгу стоял на корме или сидел в шезлонге с книгой в полном одиночестве. И вот один случай, в сущности пустяковый, дал моим тогдашним мыслям странный поворот. Был тихий вечер и такой красивый закат, что все на него невольно залюбовались, в том числе и я. Вдруг слышу у себя за спиной:

— Ви посылайль за мноя, сэир?

Я обернулся и хмыкнул:

— Какой я тебе сэир?

Слуга-индус смутился и поклонился:

— Простит мистеря, ошибся очень, глупий я человек. Совсем дуряк… Протива золнца зильно злейпой. Похожий ви много на мой лорд-хозяин.

Тогда я вдруг и призадумался. Если так легко спутал меня с лордом даже его слуга, то что же говорить об остальных. Поначалу это меня только позабавило, но я все-таки отметил, что не только ростом и фигурой, но и лицом напоминаю лорда Фатрифорта. Высокий лоб, глубоко посаженные глаза и густые брови — это все мои черты. И не удивительно что, в первую минуту лорд Фатрифорт живо напомнил мне моего отца, только отец мой характером был хмур и замкнут, и я был в него, а лорд был открыт и общителен. Моя внешность вообще-то достаточно стереотипна, но и его тоже, вот в чем фокус. Но при этом он был ярок и неотразим, я же сер и невыразителен.

Меня прямо поразила мысль: несмотря на внешнее сходство, никогда не быть мне таким, как он! Таким открытым и дружелюбным, великодушным и утонченно воспитанным, уверенным в себе и безмятежным, великолепным джентльменом и стопроцентным лордом. Между нами — пропасть. Пропасть, которую не перейти ни-ког-да! И хоть в своем, изрядно помятом полотняном костюме, который одновременно напоминал и нашу белую матросскую робу, и белую одежду индусов он, мало чем выделялся из толпы, но спутать его с кем бы то ни было мог только болван-туземец. Кстати, близко к лорду никто не подходил из-за его рук; это была самая обыкновенная экзема, но англичане в Индии довольно мнительны, им достаточно только намека на кожную болезнь. Возможно, это и было причиной, почему лорд не поплыл на комфортабельном пассажирском корабле. Но я мнительным не был, а напротив, пользовался малейшей возможностью пройти мимо поразившего меня старика. И вот как-то он со мной заговорил, и, слово за слово, мы разговорились. С тех пор беседы наши становились все более продолжительными и непринужденными. Мы сошлись так легко и быстро, как можно сойтись только в море. Но один случай укрепил эту необычную дружбу окончательно. Однажды, во время стоянки шхуны, по халатности какого-то матроса, не закрепившего, как следует, трос, случилась беда, и точно в детской считалочке — благородный лорд полетел за борт. А поскольку я чаще других был при нем, кому как не мне и выпало его спасти. Получилось все так складно, как только в романах пишут. Я спас жизнь лорду Фатрифорту, и хотя на моем месте это сделал бы любой честный моряк, и сделал бы с легкостью, спасителем оказался я — его тайный почитатель. Признательность лорда не знала границ, и это поставило меня в исключительное положение. Я сразу был допущен в его каюту и приложил все старания, чтобы стать незаменимым. Ходил за ним, как нянька за младенцем, пока он не оправился вполне. По просьбе лорда я все свободное от службы время проводил у него. А туземного слугу, того самого «глюпива дуряка», так припугнул, что он и носа более не показывал. Лорду же объявил, что индуса сразила морская болезнь. И хотя я весьма откровенно узурпировал должность слуги, держал себя при этом независимо, высокомерно, а временами и просто грубо, как привык в банде, где грехом номер один считалось сочувствие ближнему, а любого рода уступчивость расценивалась как слабость. Держать себя как-то иначе я не умел, хотя и очень боялся быть изгнанным. На мои выходки лорд реагировал всегда одинаково — только шире открывал глаза и склонял голову набок, будто лучше хотел рассмотреть некую редкую диковину. Но никаких упреков, никаких нотаций я от него никогда не слышал. Не ко мне одному — он ко всем так относился и людей чувствовал очень хорошо. Вот и во мне, надо полагать, почувствовал он живую и отзывчивую душу, а уродливого и страшного замечать не хотел. Постепенно глупость такого моего поведения дошла до меня, и я мало-помалу стал исправляться. Теперь я частенько ловил себя на том, что подражаю благородным манерам и изящной речи лорда, благо из-за неутомимого своего чтения я был достаточно пропитан этим изнутри. Лорд, конечно, быстро подметил эти благие перемены и сказал мне однажды с улыбкой, мол, на тебе, друг мой, счастливо сбывается поговорка: «С кем поведешься — от того и наберешься». Вот под впечатлением этой шутливой фразы я себе и поклялся. Поклялся, что это мой последний рейс. Сойду на берег — и баста! Заживу по-новому! Как, еще не знаю, знаю только, что по-новому!

Но эта перевернувшая меня мысль требовала немедленного и какого-то конкретного подкрепления. Тогда я и решил: пойду к лорду кем угодно — конюхом, сторожем, садовником, последним слугою, потому что был уверен — больше с этим человеком не расстанусь, какая бы жизнь меня при этом ни ждала.

А потом, когда мы прибыли в Саутгемптон, и я уже было запаниковал, не зная, как объяснить старику мои желания и планы, лорд сам и без обиняков предложил мне пойти к нему камердинером. За этот рейс мы достаточно присмотрелись друг к другу, и он был уверен, что это будет к обоюдной выгоде. И не ошибся. Камердинером! Об этом я и не мечтал. Фактически при больном старике-хозяине я совмещал теперь обязанности и дворецкого, и камердинера, и секретаря. Так что в нашем маленьком королевстве я сразу и уверенно стал премьер-министром. У меня было все, о чем только можно мечтать. Судите сами: я жил в обстановке великолепного старинного замка, распоряжался всем в доме — и людьми, и деньгами. Его благоустройство и процветание были моей святой обязанностью и полем моей неутомимой деятельности. И в довершение ко всему я имел одну из лучших библиотек королевства. Но это не главное, главное были люди: сам лорд, дружба которого была для меня несравненным благом, и его домочадцы, за каждого из которых я, не задумываясь, пожертвовал бы жизнью. Душа моя будто вырвалась на свет из какого-то затхлого, промозглого склепа, согрелась и ожила. Это был счастливый сон, длившийся годы, пока однажды необыкновенно ветреной ночью мне не суждено было проснуться. Я подошел к стеклянной двери, выходившей в сад, чтобы закрыть ее на ночь, она тоненько дребезжала стеклами и дрожала под ветром как человек, которому очень страшно, и тут… на мое плечо легла рука в коричневой перчатке, и давно забытый голос произнес: