Елена Дарикович - Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

— Пудель подойдет?

— Пудель жив??? — я невольно вздрогнул.

— Жив-живехонек! Стал бы я тебе покойника в напарники предлагать! Не то предложил бы уж Дровосека. Помнишь Джерри Дровосека и Дербиширское дело! Ха-ха-ха!

— Нет уж, Глаз, давай на сей раз обойдемся без дровосеков.

— Ладно, обойдемся Пуделем. А ты, кстати, не держишь ли на него зла, помнишь, как вы сцепились с ним «У любимой тети» и как наши ребята, разнимая вас, чуть не разнесли в щепки этот веселый кабак?

— Я не баба, чтобы зло копить.

— Кстати, о них. Помнишь подружку Пуделя, Джильбердиху-кабатчицу и ее фирменный коктейль? Ха-ха-ха! Одна дура чуть не отправила к праотцам всю нашу банду. Правда забавно?

— А не маловато будет одного Пуделя? (Это я решил проверить, есть ли с Бен Глазом кто еще.)

— Тебе мало Пуделя, Читатель?!

— Да нет, что ты! Пуделя не бывает мало, его всегда почему-то слишком много!

— К сожалению, выбирать не приходится, потому что из наших, из проверенных, больше никого и нет. А с чужими связываться не хочу. Что-то стал я недоверчивый. Да и людей не осталось стоящих, таких как Фанфарон или профессор Мориарти, или Гарри на худой конец, — все уже в покойниках ходят. А что за люди были! Даровитые, с воображением, с размахом. Теперь уж таких нет. Измельчал народец. Потому я сам по себе, так спокойней. Я и мой верный пес. Ну, и ты теперь. А втроем мы справимся с любым делом. С любым, Читатель!

Бен Глаз на минуту приоткрыл стеклянную дверь на террасу, щелкнул пальцами. Я невольно поежился, когда в преломлении граненых квадратиков на меня глянула зверская рожа и из-за двери показался Эд Пудель собственной персоной. Жирный верзила с копной черных кудрей, глазами бешеного кабана и ухватками гориллы. И я не пожелал бы иметь с ним дело за все сокровища Голконды. Потоптавшись в дверях, кудрявый гигант по знаку своего патрона вновь исчез за дверью. Это был выкормыш Бен Глаза, оттого только он один и мог безнаказанно испытывать терпение своего кошмарного телохранителя. Всякий другой в таком случае рисковал бы смертельно.

— Что это еще за привидение? — процедил я сквозь зубы, единственно, чтобы скрыть дрожь.

— Не придуривайся, Читатель, это мой ангел-хранитель.

— Ангел сатаны? — не удержался я от сарказма.

— Хотя бы и так. Похоже, сэр, от хорошей жизни вы совсем потеряли снисхождение к ближнему.

— Вовсе нет.

— В таком случае приюти нас ненадолго.

— С этим кудрявым?

— Да, с этим кудрявым.

— Боюсь, его не взяли бы сюда и могильщиком, хотя бы вся палата лордов вздумала за него поручиться. Что называется, дурака видать издалека, вот подлеца не угодать с лица…

— Ну, ты полегче, дружок, подлецами-то размахивай, себя-то ты к какой породе относишь, Билл Читатель?

— Я-то? Чистой воды подлец!

— Ну-ну, не надо покаянных рыданий у меня на плече. Я не папа римский, индульгенций не выписываю.

— Думаю, человечество от этого только выиграло.

— Мне нет дела до человечества. Меня интересует только наша маленькая компания в связи с нашим большим делом.

— Тогда подумай, Глаз, не слишком ли рискованно показывать этого троглодита при свете дня. Не насторожит ли это всю округу? Впрочем… в двух милях отсюда прячется сторожка лесника. Там, конечно, ни камина, ни меблировки, но нашему другу сойдет.

— Нет-нет, Читатель, никаких сторожек. Пудель останется при мне. Замок достаточно обширен, для того чтобы спрятать с десяток таких молодцов, как Пудель. К тому же если со мной что-нибудь случится, он исполнит мою посмертную волю…

— И какова же она, если не секрет.

— Секрета нет, я завещал Пуделю, в случае чего, хорошенько посчитаться с моим убийцей.

— А если кудрявый завалит все дело? Что тогда?

— Тогда я собственноручно сниму с него кудрявый скальп, и снесу его в кунсткамеру, вот и все.

Негодяй в очередной раз пронзил меня своим единственным глазом, который, похоже, один стоил двух. Кстати, в прежние времена звался он Бен Гламур за свою изысканную красоту. Однако лишившись глаза, решил именоваться по-новому — Бен Глаз. Видно, буковки «Б.Г.» на фамильном перстне были ему дороже лестной клички «Нельсон», которой его было окрестили. Но и черную повязку не пожелал сменять на непритязательные темные очки. То ли из-за суеверия какого, а то ли из-за куража. Он уверял, что шалая Фортуна иной раз грубо метит своих любимчиков. А в том, что он ее любимчик, Глаз не сомневался. Я решил поселить бандитов в замке, как они того желали. Зная осторожность Глаза, я не боялся, что накануне серьезного дела он примется разгуливать по коридорам и заглядывать в комнаты его обитателей, тем более разрешит подобное Пуделю. Наоборот, это было даже некоторой гарантией того, что сидеть они будут тихо, и давало мне мало-мальскую возможность подготовиться к решающему шагу.

— В таком случае все комнаты на третьем этаже к вашим услугам… э-э… кроме одной.

— Кроме одной? Ха-ха! Вот в ней я и поселюсь, — заявил Глаз, явно из чистой бравады.

— Ну, это… вряд ли.

— Почему же?

— Она… она совершенно пустая, — я нарочно замялся и отвел глаза.

— В чем дело, Читатель? Говори, не финти.

— Уверяю тебя, это чистая правда.

— Говори, что с ней не так?

— Да все так… Правда, связано с ней одно суеверие… Оттого еще никому не приходило в голову в ней даже переночевать, не то что поселиться. Ну и название у нее несколько пугающее.

— Какое же у нее название?

— Карта перед тобой, Глаз, посмотри сноску. В сносках всегда самое интересное, сам я этим байкам не верю, но…

Он не стал меня слушать, а усмехнулся и уткнулся в карту.

— Ой-ой-ой! «Страшная комната»! И почему же это она страшная?

— Этого я… не могу сказать.

— Потому, что не знаешь?

— Потому, что клялся.

— Клялся? Так, так, так. Кому же и зачем?

— Тому, кто открыл мне это… эту тайну, и затем, чтобы ее сохранить.

— Но мне, своему кузену, ты ведь можешь ее открыть?

— Конечно, если ты поклянешься.

— Ну, хватит сказок, дружок, говори, в чем дело.

— Ты еще не поклялся, Глаз.

— В чем это я должен поклясться, Читатель?

— Что не переступишь порога этой комнаты.

— Ладно, клянусь.

— Не так, а по всей форме, как и я клялся: «Чтобы на совести посвятившего меня в эту тайну не тяготело несчастье, клянусь не переступать порога этой комнаты!!»

Он повторил за мной слово в слово и от себя прибавил, видимо, для большей убедительности:

— Будь я проклят, коли сунусь в эту злосчастную каморку! Пускай меня постигнет кара небес, если нога моя окажется в этой дьявольской конуре! Пускай сойду я живой в преисподнюю, если только нарушу сию клятву! — и разразился совершенно неподходящим к делу хохотом. — Достаточно?

— Вполне!

— Ну, и…

— Тайна такова: тот, кто войдет в эту комнату, назад не выйдет ни живым, ни мертвым.