Елена Дарикович - Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

— Понял, Читатель, понял! О! Я буду о-о-чень приличным парнем.

— И еще, запомни, если ты не перестанешь величать себя Пуделем, меня Читателем, и поминать на каждом шагу Глаза, Дребадана и Джерри Дровосека, то скоро весь Лондон будет в курсе наших старых дел, и придут посланцы от Джильбертихи нас с этим поздравить, а там, глядишь, и скотлендярдовцы чухнутся…

— А ведь верно, Чит… то есть Билл! Как же я об этом раньше-то не подумал! Ты исключительно прав! Мы же с тобой обыкновенные английские мужики. Даже, не побоюсь сказать, джентльмены. Ты мистер Нортен, если не ошибаюсь?

— Нортинг. Уильям Нортинг.

— Правильно! А я мистер Брамс! Запомни хорошенько, Эдуард Брамс!

— Вот и ладно.

— Отныне с кликухами покончено! И с руганью тоже! Начинаем джентльменскую жизнь, порядочную.

— Ловлю на слове.

— Подумать только, Билли, за то, что я более всего на свете ценил дружбу, Фортуна с помощью лучшего друга обеспечила мне жизнь, достойную джентльмена!

С этого дня он величался своим настоящим именем, которого, похоже, не знали ни в Скотленд-Ярде, и нигде еще: Эдуард Брамс — инвалид. Я на первых порах составил ему список, не очень большой, но совершенно необходимый, и он мучительно, как иностранные, заучивал давно позабытые нормы родного языка.

Мне требовалось отлучиться на один день в замок и оставить его на попечение сиделки. И могу с уверенностью сказать, оставил я в больнице уже совершенно другого человека. И оставил со спокойной душой.

Кстати, с Пуделем мы из одного графства, из Дорсета, только я — из Портленда, а он — из Уэймута. За это он всегда величал меня «земляком, моряком и лучшим другом», что не мешало ему, однако, поступать со мною, как со злейшим врагом, но это дело прошлое и навсегда позабытое.

Раскуривая трубку, Пудель не уставал теперь повторять, что он воистину счастливчик, а когда от боли становилось невмоготу и хотелось выть, он пел, вернее, горланил во всю свою луженую глотку, молодецки подбоченясь здоровой рукой. Ну, а поскольку боль теперь редко его отпускала, пел он почти беспрерывно с воодушевлением и артистизмом, чем с лихвой искупал недостаток голоса и слуха:

Пудель уже пробыл в больнице необходимые три дня, приводя всех в изумление своими оптимистическими выкриками и неутомимым пением, и назавтра, что бы там ни было, я обещал его забрать. Теперь он, верно, минуты считает, когда я за ним приеду.

В эти часы, имея потребность и возможность, я записываю историю моей жизни и, особенно подробно, события, так Вас, интересующие. Уже светает, и история моя подходит к концу. Напоследок хочу рассказать Вам о лорде Фатрифорте и о его смерти!»

— Как… смерти?! Лорд Фатрифорт… умер?! — Я был потрясен.

— Да, Ватсон, лорд Фатрифорт умер и уже несколько лет покоится в своем фамильном склепе…

— Несколько лет… В склепе??? — опешил я, тетрадь выскользнула у меня из рук и упала на ковер. — Но кто же, в таком случае, приглашал нас в замок…? С кем мы говорили?.. Неужели с его духом?! — От волнения я стал заикаться.

— Да нет же, не с духом, — вздохнул Холмс, подбирая упавшую тетрадь.

— Это был не лорд Фатрифорт?

— Не лорд.

— И не дух его?

— Нет. Не дух. Оставьте, прошу, ваши спиритические фантазии, Ватсон.

— Ничего не понимаю…

— А вот помните, учитель говорил про дурманящий запах и процессию в черных балахонах? Все это ему ни приснилось, ни примерещилось, все это было реальностью. Просто в ту ночь лорда Фатрифорта погребали в его фамильном склепе и ритуал совершался самыми близкими его друзьями в строгом соответствии с желанием покойного и втайне от непосвященных.

— И вы, Холмс, об этом знали? Знали и ничего мне не сказали?

— Ну, знать я, положим, не мог, но мог догадываться, поскольку это было единственно возможным объяснением происходящего. Но окончательно пелена спала с моих глаз, когда я вспомнил про шрам в виде двух когтей. Тогда догадки мои превратились в убеждение, что камердинер лорда — не кто другой, как Билл Читатель! К сожалению, о следах на четвертом этаже, об этом ключевом моменте я узнал с большим опозданием, потому что не удосужился сразу вас выслушать. Но, наконец, сопоставив все добытые факты с данными картотеки, я понял, кто есть кто. Вот тогда-то и начался наш марафон. И это поистине самый забавный момент во всей моей практике! Потому я с порога и заявил камердинеру, что знаю и про него, и про лорда Фатрифорта, и про Бен Глаза. Но давайте все же дочитаем до конца, Ватсон.

Я устало кивнул, не в силах справиться с неожиданным потрясением. Холмс отыскал место, на котором мы прервались, и продолжил чтение своим чуть хрипловатым, но на редкость выразительным голосом:

— «Не знаю, когда и как лорду Фатрифорту впервые стало известно о его наследственном недуге. Но заболевание это неоднократно и подробно описывалось в "Хрониках", которые он часто и с охотой перечитывал. Я сам натыкался на эти описания, разбирая по его просьбе архив. Это весьма редкая болезнь. Выражается она в тяжелых приступах нервного свойства, сопровождаемых временной потерей памяти, тяжелыми галлюцинациями и беспричинным страхом. Потому не удивительно, что мнительность, развившаяся в результате болезни, и всегдашнее беспокойство за будущность внука стали причиной одной навязчивой идеи, которая и положила начало небывалой мистификации. Лорд давно приметил, что между нами с ним много сходных черт, и на этом основании детально разработал свой план. Судя по всему, родовой их недуг принимал очень странные формы. План — мягко говоря, фантастический и согласно этому плану… Я ДОЛЖЕН БЫЛ ПРЕВРАТИТЬСЯ В НЕГО!!! Я, Уильям Нортинг, в него — лорда Фредерика Фатрифорта. Но при всей своей фантастичности идея эта имела вполне разумные основания и подкреплялась весьма убедительными доводами, потому я не счел возможным отмахнуться от нее, как от безответственной прихоти душевно больного. Да, признаться, она и захватила меня быстро, как захватила самого лорда. Тогда-то для осуществления задуманного он и велел мне поселиться рядом с его апартаментами. К этому времени приступы повторялись все чаще и лорд уже не решался лишний раз выходить на люди, опасаясь не столько самого внезапного припадка, сколько предварявшего его выматывающего ужаса и видений. Моменты эти требовали неусыпного внимания и весьма радикальных действий с моей стороны. И вот, после одного очень продолжительного затворничества, в соответствии со своим планом, лорд вознамерился посылать меня вместо себя гулять по парку в своем причудливом костюме. Кроме того, поставил мне в обязанность раз в месяц устраивать аудиенцию Фредди и учителю. Всегдашний его наряд: коричневый камзол, парик, зеленые очки и перчатки — должен был обеспечивать успех этой мистификации. А чтобы никто и никогда не заподозрил подмены, он заручился следующим. Однажды, в присутствии учителя, Фредди и всех слуг я должен был выслушать от него весьма строгую отповедь такого рода: