Жорж Сименон - Вдовец

— Видите ли, Жанте, ваша жена уже давно жила в этой комнате. Больше года!

— Жила?

— Ну, занимала ее, если хотите, держала там свои вещи, регулярно там бывала.

— Она была снята на ее имя?

Он чуть было не поправился: «На мое имя?»

— На имя одного мужчины.

— Чье?

— Я еще не уполномочен назвать его.

— Это был ее любовник?

— Судя по словам гостиничной прислуги, они встречались там раз в неделю.

— Но она всегда ночевала только дома.

— В «Гардении» не обязательно проводить ночь. Это хорошо известная нам гостиница, многие пары встречаются там днем.

— Если так, этот человек мог…

— Нет! Я догадываюсь, что вы хотите сказать. Все слуги опрошены. Его ноги не было там ни в среду, ни тем более сегодня… Ему звонили. Его сейчас нет в Париже… И даже во Франции… Он очень далеко. Никто не входил в сорок четвертый, кроме посыльного, который принес цветы, заказанные лично вашей женой, и официанта, который в пять часов принес ей шампанское. Она приказала, чтобы никто ее не беспокоил… На следующий день, то есть вчера, в четверг, поздно утром, горничная все-таки постучала к ней, но, не получив ответа, решила, что клиентка еще спит. Днем ее сменила другая горничная. Но так как ей не оставили никакого распоряжения, она не входила в сорок четвертый, считая, что там никого нет… И только сегодня утром первая горничная забеспокоилась…

— Так что, возможно, она умерла еще в среду вечером?

— Это мы узнаем сегодня к вечеру, самое позднее — завтра утром.

Инспектор выколотил пепел из своей трубки прямо на пол.

— Это все, что я могу вам сказать. Возможно, мои коллеги из VIII округа сообщат вам что-либо еще. Возможно, что вы, со своей стороны, просмотрите ее вещи и бумаги…

— Какие бумаги?

— Ее переписку… Записную книжку с адресами…

— Она никому не писала.

— Это еще не значит, что никто не писал ей.

— Она никогда не получала писем.

Как могла бы она в их квартирке, где каждая вещь лежала на определенном месте, как могла бы она скрыть от него что бы то ни было? Они жили вместе с утра до ночи и с ночи до утра. Дверь между их комнатами всегда оставалась открытой, и каждый слышал малейшее движение другого, знал о каждом его жесте.

Он вспомнил, например, как однажды, часов около пяти, Жанна сказала ему из соседней комнаты:

— Хватит, Бернар. Это у тебя уже девятая папироса.

Она не видела его. Только слышала чирканье спичек, и, как видно, до нее доходил запах табачного дыма.

Он встал. Лицо его ничего не выражало.

— Я вам больше не нужен?

— Сейчас нет. Повторю лишь то, что уже говорил вам: мужайтесь!

И, провожая его через соседний кабинет, он добавил:

— Помните мои слова… Один случай на тысячу. Да и то…

Неправда! Жанте не стал возражать, зная, что это бесполезно, что никто ему не поверит. Но у него было свое мнение, и он был уверен, что ошибаются они, а не он.

Возможно, что Жанна приняла снотворное. Это было правдоподобно — ведь она умерла. Возможно также, что для храбрости она выпила в одиночестве бутылку шампанского. Возможно также и то, что ей пришло в голову украсить покрывало розами, взять в руку букет, прежде чем…

На лестнице он остановился. Она умерла.Он только сейчас начал понимать это. Даже утром, в комнате на улице Берри, это еще казалось ему нереальным.

Переступая порог, перед которым выстроился ряд велосипедов, он чуть было не сбил с ног входившего в полицейский участок низенького человека и обернулся, чтобы удостовериться, что это был тот самый иностранец с разноцветными бумажками. Этот шел на свой пост один против всех, против законов, против правил, против всей этой канцелярской машины, упорный, уверенный в своей правоте, в своей, только ему одному понятной логике.

Странная вещь — Жанте не думал о любовнике. Из всего того, что ему сообщили, любовник произвел на него наименьшее впечатление. Больше всего его волновало платье, черное платье и старые туфли, которые Жанна отдала горничной. Ему хотелось бы получить их, и если бы он осмелился, то побежал бы в отель, чтобы потребовать их, чтобы выкупить, в случае надобности.

Она оделась в белое. Она умерла в платье, которого он никогда на ней не видел, и причесала волосы по-другому, не так, как при нем.

Она могла бы оставить черное платье в шкафу или где-нибудь в уголке. Не все ли ей было равно, в конце концов?

И вдруг другая мысль поразила его. Он подошел к автобусной остановке, занял место в очереди. Было время завтрака. Ему все еще не хотелось есть. Необходимо было сию же минуту вернуться на улицу Берри, чтобы потребовать письмо. Ибо он был убежден, что Жанна не могла уйти, не написав ему. И тогда все объяснится.

Ему просто забыли отдать это письмо. Возможно, что служащие гостиницы даже не знали, кто он такой. Он остался стоять на площадке, почти успокоившись, — ведь сейчас он все узнает, — и, сойдя с автобуса, вновь обрел свою прежнюю медлительную походку.

У дверей уже не было полицейского. Он вошел. На месте женщины с посеребренными волосами, которая была здесь утром, сидел молодой человек с напомаженной головой и проверял счета с видом хозяина.

— Что угодно?

— Меня зовут Бернар Жанте.

Имя, по-видимому, не произвело на того никакого впечатления.

— Ну и что?

— Я приходил утром вместе с полицией, чтобы опознать тело…

— Вы что-нибудь забыли?

— Та, которая умерла, моя жена.

— Понимаю. Извините меня.

— Я почти уверен, что она оставила для меня письмо, записочку, поручение…

— Вам бы следовало обратиться в полицию, потому что эти господа составили опись того, что было в комнате. Они унесли довольно много вещей и опечатали дверь.

— Вас при этом не было?

— Меня вообще не было в гостинице.

— Вы знаете, кто был там, когда приходила полиция?

— Разумеется, горничная этого этажа — ведь именно она…

— Она еще здесь?

— Сейчас я вызову ее.

Не сводя с него глаз, молодой человек сказал что-то по внутреннему телефону.

— Сейчас она придет, — объяснил он.

Это была одна из тех женщин в форменных платьях, которых Жанте заметил утром на лестничной площадке.

— Господин Жанте желал бы задать вам один вопрос.

— Я узнала господина.

— Вы не знаете, нашла полиция в той комнате какое-нибудь письмо?

— Или записку… Какую-нибудь записку?.. Ведь вы вошли туда первая, правда?

— Да… И даже… Но мне не хочется говорить об этом, я еще не вполне оправилась… Вы говорите — письмо?.. Я была в таком состоянии. И все-таки. Да, теперь, когда вы заговорили об этом, мне кажется, что… А вы спрашивали у тех господ из полиции?..

— Нет еще.

— А вам следовало у них спросить… Там стояло ведерко из-под шампанского… И, мне кажется, перед ним, на подносе, лежало что-то квадратное, белое, вроде конверта… Погодите!.. Я вспомнила жест одного из инспекторов — он взял его, посмотрел и сунул в карман…