Эндрю Бергман - Большая чистка сорок четвертого года. Кот привратника

Он оскалил железные зубы в усмешке:

— Во-первых, потому, что мне ужасно забавно наблюдать, как ты в одиночку барахтаешься в этом дерьме, а во-вторых, и это главное, потому что не хочу терять место. Мне приказано прекратить расследование — я прекратил. И сюда приходить мне тоже не стоило. Незачем было рисковать.

— Но ты все-таки пришел. Почему?

— Меня вызвал губернатор. Не мог же я его послать, сам посуди. Кстати, не забудь, что я оказал тебе услугу.

— Когда намекал, что я от них что-то скрываю? Если это называется услугой, тогда я действительно твой должник до гробовой доски.

— Они все равно ни черта не поняли. Но ведь я ни словечком не обмолвился о Ли Факторе.

— Почему же ты этого не сделал?

— Потому что когда-нибудь и ты мне поможешь. — Он вдруг пригнулся, сощурил глаза и спросил шепотом: — Здесь замешан ФДР?

— Не знаю, на каких этажах все это затевалось, Поль. Может, ФДР и ни при чем. Может, если бы он дознался, многим наверху не поздоровилось бы. Одно могу сказать по-дружески: забудь о том, что видел однажды на полу ванной комнаты в отеле «Лава».

— Знаешь, Ливайн, у меня странное ощущение, что ты не врешь. Это так на тебя не похоже.

Он протянул мне руку, и я ее пожал. Рука у него была как стальные тиски.

— Ты здорово рискуешь, Джек.

— Да уж, хожу по канату.

— Смотри не ушибись.

Он повернулся и пошел к лифту, а я вернулся в номер. Дьюи и Сэвидж сидели на диване и негромко разговаривали. Я прикрыл за собой дверь, и они, как по команде, повернулись ко мне.

— Ливайн, извините, пожалуйста, если у вас возникло впечатление, что мы как-то пытаемся вас контролировать… — начал Сэвидж.

— Это я во всем виноват! — перебил его Дьюи. — Я позвонил Полу и спросил, не слышал ли он о каком-нибудь недавнем случае вымогательства с двумя убийствами в итоге. Я назвал ему имена Фентона и Рубина. Он ответил, что его отстранили как раз от этого дела, вот мне и пришло в голову, что вам было бы интересно, если бы он принял участие в нашей беседе.

— Вы поступили правильно, губернатор. Было очень важно убедиться, что Шея отстранили от дела, и все же нет во мне уверенности, что имя мистера Сэвиджа не замелькает в колонках уголовной хроники.

— Вы правы, — растерянно согласился кандидат.

Мы все трое молчали. Они смотрели на меня, как на единственного их спасителя. Потом Сэвидж кашлянул и сказал:

— Ливайн, вы говорили, что у вас есть какой-то план.

План мистера Ливайна был изумительно прост, но требовал разъяснений. Также требовалась еще порция виски с содовой — чтобы снять напряжение.

— Мое расследование, джентльмены, — начал я, как Эйзенхауэр перед картой Нормандии, — привело меня к убеждению, что мы имеем дело с крупной и очень опасной шайкой…

— Вам известны их имена? — Сэвидж уже рвался в бой.

— Я знаю, чего они хотят и на что способны, а имена — дело десятое. Я нащупал их уязвимое место и считаю, что пора переходить в наступление.

— Я готов, — сказал Дьюи, раскуривая сигару. Если его все-таки выберут, в Белом доме окна будут всегда открыты.

— Моя стратегия основывается на убеждении, что шантажисты сами больше всего на свете боятся огласки.

— Тогда это не мафия, — заметил Дьюи, и вдруг у него блеснули глаза — он тоже сообразил, что к чему, и, победно оглядевшись, сказал: — Так ведь это же демократы!

— О Боже, — пробормотал Сэвидж.

— Почти правильно, — сказал я. — Или демократы, или их друзья, или среди шантажистов есть люди, которые не желают, чтобы выбрали Дьюи, следовательно, им нужно, чтобы выбрали Рузвельта. Не правда ли, логично?

Но губернатор уже не слышал меня, он был захвачен открывшейся перспективой удачной политической борьбы:

— Мы должны это использовать! Нам повезло! Вот это козырь!

— Мы не можем это использовать, губернатор, без ущерба для репутации мистера Сэвиджа. Или вам безразлично, что портрет его дочери появится во всех газетах под ехидными заголовками? И вообще рано радоваться. Ну, объявите вы во всеуслышание, что сторонники Рузвельта применяют в предвыборной кампании шантаж, — и что это доказывает?

— Это доказывает отсутствие у Демпартии нравственных принципов! — воодушевился Дьюи. — Это доказывает, что на службе у демократов организованная преступность!

— Да бросьте, губернатор. Этак вы далеко зайдете. Вот, например, за вас в ноябре проголосует огромное количество людей, среди которых наверняка немало таких, кто бьет смертным боем свою супругу, или уклоняется от воинской повинности, или портит воздух в общественных местах. Ну и что? Все эти факты еще не свидетельствуют, что программа Республиканской партии принесет вред Соединенным Штатам.

Мои собеседники молчали. (Джек, держи ухо востро.)

— Он снова прав, Том, — наконец заговорил Сэвидж. — Без ущерба для себя мы не можем использовать этот козырь.

— Я предполагаю, что в этой истории замешаны какие-то лица из высших эшелонов власти, — продолжал я. Деньги-то откуда-то капают. Вот здесь-то мы их и зацепим. Гласность для них не менее опасна, чем для Анны Сэвидж. Даже больше. Как вы справедливо заметили, губернатор, с моральной точки зрения мы выглядим куда привлекательнее.

Мы никого не шантажировали. Значит, мой план таков: мы покупаем пятнадцать минут эфира на нашем нью-йоркском радио, ну, скажем, Четвертого июля, покупаем для некоего чрезвычайного сообщения. Разумеется, никаких предварительных объявлений в газетах. На радио мы объясним, что выступит кто-нибудь от Республиканской партии в связи с предвыборной кампанией. Еще раз заверит избирателей, что губернатор Дьюи — славный малый.

Дьюи улыбнулся:

— А разве нет? — и поглядел на Сэвиджа. Оба влюбленно замурлыкали, этакие ручные львы.

— Все мы славные ребята, — согласился я. — На этот счет не может быть сомнений. Слушайте дальше: я отпечатаю на бланке президента правления Ассоциации филадельфийских банков Эли В. Сэвиджа текст объявления, ну, что-нибудь вроде: известный банкир Эли. В. Сэвидж Четвертого июля желает высказаться по радио на животрепещущую тему «Политика и этика — это следует знать каждому американцу».

Сэвидж побледнел:

— Но это невозможно…

— Не бойтесь, — утешил я его. — До выступления дело не дойдет.

— Но мы не можем поместить это объявление ни в одной газете, — перебил меня Дьюи. — Об этом узнают журналисты…

— Не узнают, потому что я отошлю это объявление исключительно шантажистам. Они-то решат, что это подлинный пресс-релиз для печати, и переполошатся. А я приложу к объявлению еще и приписочку: мол, возвращение до Четвертого июля пленок и негативов автоматически отменяет выступление мистера Сэвиджа. Понимаете, пресс-релиз будет послан только шантажистам?