Владимир Колычев - Девушка с белым лицом

— Ну и чего стоишь, как голый на морозе? — услышал я знакомый женский голос.

Ко мне подходила Кострова, затягиваясь на ходу. Я не видел у нее зажигалки, может, на самом деле от волос прикурила?

— Голый, — кивнул я, соглашаясь. — На морозе.

— Зачем тебе Тихомирова?

— Хочу знать, кто ее убил.

— Зачем?

— Долго объяснять.

— А ты куда-то торопишься? — усмехнулась женщина, доставая из сумочки ключи от машины.

И взглядом показала на серебристую «Приору» с вандальской царапиной через весь левый борт. Мне ничего не оставалось, как принять приглашение.

В машине почему-то пахло ладаном, с икон под лобовым стеклом на меня смотрели святые лики. Николай Угодник хмурил брови, требуя покаяния. Кострова заметила, куда я смотрю, улыбнулась и даже перекрестилась. Гром не грянул, копыта не цокнули, серой не завоняло.

— Если не знаешь, что сказать, начинай с самого главного, — сказала женщина.

— Меня ищет полиция. За убийство. Которого я не совершал.

— А кто совершал?

— Тихомирова. Или тот, кто мстит за нее.

Я рассказал все, о чем узнал от Антона, но ни словом не обмолвился о Рите. Не было ее, моего маленького котенка, и точка. Антон, Костюха, Джим, Игарик- эти подонки надругались над Еленой Тихомировой в прошлом, их жестоко убили в настоящем. Антон стал последней жертвой, но его смерть по глупости моей бывшей жены повесили на меня. Но я-то знаю, кто его убил.

— Кто? — спросила Кострова.

— Кто конкретно, не знаю, но это точно связано с Еленой Тихомировой. Ее утопили, и Антона утопили. И его, и всех — на Медвежьих озерах. Точно не скажу, где конкретно, но скорее всего на том самом месте, где погибла Тихомирова.

— Это все, конечно, интересно… Но чем я могу тебе помочь? — спросила Кострова.

— Мне нужна информация.

— Все, что я знала, я написала.

— Воскрешение покойницы могло бы стать сенсацией.

— Не стало.

— Почему?

— Ну, мы же не «Интерфакс», чтобы нас тиражировать. Маленький ресурс, маленькие хитрости, чтобы повысить число подписчиков.

— Хитрости?… Хочешь сказать, что не было никакого воскрешения?

— Не знаю, я за что купила, за то и продала. Но сторожу могло привидеться…

— А разрытая могила?

— И могилу он мог сам разрыть… Сам знаешь, сколько сейчас фейковых постановок, народ уже ничему не верит. И правильно делает…

— А могу я глянуть на могилу?

— Там уже все вернули на место.

— И тело?

— Насчет тела не знаю… Здесь, кстати, недалеко.

Кладбище находилось на окраине города, за железной дорогой, по которой, нарушая пронизанную вечностью тишину, пронеслась электричка. Железная, выкрашенная черной краской ограда, высокие арочные ворота, стянутые ржавой цепью, полуоткрытая калитка, висящая на одной петле. Над головой зловеще шептались раскидистые липы, вязы и тополя. Ветра не было, а листва на деревьях шумно шевелилась.

В глубь кладбища вела широкая аллея, разделенная на две половины длинной клумбой, сплошь поросшей сорняком. Приземистая, сложенная из красного кирпича сторожка утопала в зелени дикорастущего кустарника, единственное запыленное окошко тускло поблескивало на солнце.

Я хотел поговорить со сторожем, но железная, насквозь проржавевшая дверь, была закрыта на маленький навесной замок с тонкой, чуть ли не проволочной дужкой.

Кострова провела меня к могилке у железного забора, отделяющего старое кладбище от нового. Место тихое, облагороженное: кованая оградка, знакомый памятник с ангелом, такое же гранитное надгробье, столик со скамейкой — все как положено. Трава здесь не росла, поскольку все свободное пространство было забрано тротуарной плиткой с гранитным блеском. После разгрома в прошлом году памятник вернули на место, могилу забетонировали, место вымостили. Но где же умершая — по-прежнему бродит по земле или уже возвратилась в свою обитель?

Я представил, как лопается и расходится земля, как заваливается набок памятник, как появляется покойница в белом саване. Вокруг стелилась мертвая тишина, прошитая шелестом листвы, а может, и шепотом покойников, но жути не было. Не взбудоражило меня воображаемое воскрешение, видимо, сознание уже устало реагировать на потусторонние раздражители. Сейчас я куда больше боялся тюрьмы, чем кладбища с его склепами. Более того, мне даже не хотелось отсюда уходить: спокойно здесь и полиции нет.

Гробовое молчание настраивало на философскую волну, а мне сейчас нужна была сухая бесцветная информация. Здесь же, на кладбище, я мог получить только пищу для размышлений.

— Дорогой памятник, — сказал я.

— Муж у Лены человек небедный. — Кострова подняла руку, глянула на часы.

Она выполнила мою просьбу, провела меня к могиле, но время вышло — пора уходить.

— Аркадий Тихомиров.

— Тихомиров, — повторила она.

— Жену очень любил, — не без сомнения сказал я.

— Наверное.

— Место ей выбрал. На окраине кладбища.

— Тогда здесь была окраина, — подтвердила Кострова.

— И могилу прямо по центру вырыл.

Ирина вопросительно глянула на меня. Не смогла она осилить ход моей мысли, просила подсказку.

— Сам он с ней рядом ложиться не собирался, — сказал я.

Мой дедушка по матери ушел из жизни лет тридцать тому назад, бабушка сразу же застолбила место рядом с его могилой и, спустя годы, легла рядом. Так уж заведено, муж к жене, и наоборот, и не только в жизни, но и по смерти. А Тихомирову оставили одну, даже к родителям не положили.

— И женился сразу же после ее смерти, — вроде как соглашаясь со мной, добавила Кострова.

— На ком?

— Зовут ее Вика… Красивая… Это все, что я знаю.

— Вы ее видели?

— Да, она подъезжала ко мне, — немного подумав, неохотно сказала женщина.

И кивком поманила меня на выход, даже не глянув на часы. Надоело ей намекать, решила взять быка за рога, ну так я и не думал упираться.

— Когда?

— Это она попросила не тиражировать историю. — Кострова заставила себя признаться. И, немного подумав, добавила: — Это было нетрудно, все заглохло само по себе… Даже не знаю, зачем я вам это рассказываю.

— История заглохла, но вам все равно интересно.

— Дело не в этом. Дело в том, что я не должна вам верить.

Мы вышли на аллею, вымощенную большими бетонными плитами, на стыках которых густо росла трава — то на твердое наступишь, то на мягкое.

— Но поверили же.

— Вид у тебя несчастный, — усмехнулась Кострова.

— А если я кого-то потерял? — спросил я, вспомнив о Рите.

Вот кто мог прояснить ситуацию, вот в ком я нуждался сейчас больше всего. Мне, кровь из носу, нужно было доказать свою непричастность к убийству, но еще больше я хотел найти Риту. И мне даже было все равно, живая она или мертвая.

— Кого?

— Свободу.

— М-да.