Владимир Колычев - Девушка с белым лицом

— Дама тоже должна умереть.

— Какая дама?

— Крестовая!

Я уловил момент, когда ее палец пришел в движение, резко развернулся, отталкиваясь от кованого забора. Струя газа ударила мне в затылок, а в лицо дунул ветер.

— Твою мать! — взвизгнула Вика.

Я развернулся и увидел, как она трет глаза. Это ветер вернул ею же брошенный бумеранг, а газ наверняка забористый. И, судя по всему, слезоточивый. Там ведь не только слезы — соплей хлынуло не меньше.

— Попрошу не ругаться!

Вика не хотела расставаться с баллончиком — пришлось вырвать его силой. Ей это не понравилось, и она врезала мне кулаком в живот, чуть пониже «солнечного сплетения». От резкой боли меня едва не свернуло в бараний рог, дыхание остановилось, из глаз брызнули слезы. Как будто не женщина меня ударила, а дьявол, сидящий в ней, и не кулаком, а острым рогом.

— А чего ты злишься? — спросил я, с трудом, через боль втягивая в себя воздух.

— Потому что ты урод! — взвизгнула она, прижимая руки к лицу.

Воды поблизости не было, промыть глаза нечем, оставалось только терпеть.

— Идти сможешь? — спросил я, осторожно взяв блондинку под руку.

Я ничем не мог ей помочь, кроме как стать поводырем и довести до машины, где должна быть вода.

— Я тебя потом убью, — принимая мою помощь, сказала женщина.

К аллее вела извилистая тропинка, мне ничего не стоило врезать Вику головой в памятник, мимо которого мы проходили, но ей повезло: моя совесть оказалась сильнее искушения.

— Ты вообще кто такой? — зло спросила она.

— Друг Антона Каплунова.

Возможно, я выбрал не самый лучший вариант, можно было назваться, например, майором полиции, расследующим убийство Каплунова, но Вику провести непросто. В покойника она не поверила, значит, и с майором не пройдет: попросит предъявить удостоверение, и поплыву я, как та калоша по луже.

— Кто это такой?

— Бубновый валет.

— Ты больной.

Вика остановилась, сначала отвела от лица одну руку, затем другую, осторожно открыла глаза, посмотрела вдаль и пошла, грубо оттолкнув меня. Зрение восстанавливалось, больше она не нуждалась в моей помощи, но я не собирался ее отпускать.

— А ты — крестовая дама, — наугад сказал я, примеряя на себя образ комиссара Мегре.

— Тебе лечиться надо.

— Я тоже так говорил Антону. А его сегодня ночью в озере нашли. Его русалка утопила, и Костюху… Костюха, кстати, червовый валет… Игарик- пиковый, Джим — крестовый… Лена их всех утопила.

— Так Лена или русалка?

— Если Лену утопили, то кем она, по-твоему, стала? И куда ушла?

— В озеро?

— А вдруг?

Вика спешила к своей машине, ускоряя шаг, я едва поспевал за ней. На шпильках она держалась так же твердо и уверенно, как профессиональный хоккеист — на коньках. Ноги у нее длинные, сильные, мышцы бедер легкой волной перекатывались под тканью брюк, возбуждающе действуя на подсознание. Возможно, я отставал намеренно, на интуитивном уровне. Не до романтики мне сейчас, тем более с Викой, но у мужчин две головы, большая думает человеческим умом, а маленькая — животными инстинктами.

— Я тоже хочу в озеро, — сказала Вика, направляя на машину электронный ключ. — С головой.

Она открыла дверь, просунула руку в салон, схватила стоящую в подставке для стаканчика бутылку с минералкой, скрутила пробку, сложила ладошку жменей.

— Могу полить, — сказал я.

Но Вика пропустила мои слова мимо ушей, она не обратила внимания и на пластиковую пробку, которая вывалилась у нее из руки, тихонько стукнулась об асфальт, подпрыгнула и покатилась, как колобок от бабушки.

Вика сама плеснула себе в ладонь, умылась одной рукой, тихонько фыркая, — то ли от удовольствия, то ли от злости на меня. Или на покойную Елену. Или на весь мир. Есть люди, которые ненавидят всех и вся, и многие из них ездят как раз на красных автомобилях.

Вика умылась, из ниши в двери достала влажные салфетки, промокнула лицо, глянула на меня с презрением и осуждением, еще и желчно усмехнулась, как будто я не просто наблюдал, а подглядывал за ней в туалете.

— Можно съездить, — сказал я.

— Куда?

— На озеро. К тому месту, где Лену убили. Может, она сейчас там бродит, а ты ее здесь навестила, — кивнул я в сторону кладбища.

— Зачем она там бродит?

— Даму крестовую ждет. По ночам.

— Почему крестовую, а не пиковую?

— Потому что дама эта крест на ней поставила.

— Крестовая дама — это я? — Вика внимательно смотрела на меня.

Глаза красные, слезы еще не высохли, тушь размазана, тональный крем размыт. И волосы взлохмачены, как у ведьмы.

— Я этого не говорил.

— Ну как же не говорил? — одним уголком рта хищно усмехнулась она. — Говорил. Просто забыл… Врать нужно уметь, врать нужно, не завираясь.

— Я не говорил, я предполагал.

— Кто такой Антон… как его?

— Каплунов. Мой друг.

— Что с ним? Только давай внятно, без этих своих экивоков.

— Антон рассказал мне о своих друзьях, с которыми он изнасиловал и убил Елену Тихомирову. Сказал, что Лена уже убила Игарика, Джима и Костюху. Одного за другим. А вчера погиб сам Антон. Он утонул. На Медвежьих озерах, там, где они утопили Лену.

— Крестовая дама тоже ее топила?

— Антон не говорил.

— Сам придумал?

— Шесть карт было, четыре валета, дама и король.

— У кого было?

— Антон не говорил, просто про карты сказал.

— Значит, и дама с ними была… Но это не про меня. Когда Лена погибла, я в Испании была. И еще она была моей подругой, если это тебе что-то говорит, — едко усмехнулась Вика.

— Почему это не должно мне ничего говорить?

— Ну, может, ты сам своего друга убил, а меня тут лечишь… бредом, — немного подумав, добавила она.

С шоссе в сторону кладбища свернул полицейский «Уазик». Меня это встревожило, я сместился в сторону под прикрытие «Кайена». Вика заметила мой маневр и обличительно усмехнулась.

— А чего ты напрягся? — спросила она. — От полиции бегаешь?

— Не бегаю. Просто документов нет.

«Уазик» остановился, из машины вышел полицейский в фуражке, помог выбраться пожилой полной женщине в черном платке. На меня эти люди не обращали ни малейшего внимания.

— Баллончик есть, а документов нет?

— Какой баллончик?

Я сначала спросил, а затем глянул на газовый баллончик, который по-прежнему держал в руке.

— Сюда давай!

Вика шагнула ко мне, протягивая левую руку. А ударила правой — в шею. Я даже не понял, как это у нее получилось. Рука взвилась, раскрытая ладошка мелькнула перед глазами, как выуженная из воды рыба, и ребром врезалась мне в шею. Голову пронзила боль, а обратно в тело вылилась парализующая тяжесть. Я еще не потерял сознание, а уже мешком опускался на землю.

Ночь я провел в камере для временно задержанных. Здесь воняло все — обоссанный и посыпанный хлоркой угол, пропитанный миазмами жизни бомж, мой страх перед будущим.