Владимир Колычев - Девушка с белым лицом

Зачем Вика приходила к Елене на могилу? Может, она давала клятву и дальше мстить ее убийцам? Или даже отчитывалась за смерть бубнового валета.

Вика и Лена были подругами, это во-первых. А во-вторых, Вика действительно могла убить, если она с такой легкостью отправила меня в нокаут. Изощренный удар — признак мастерства и даже профессионализма. Неужели это она мстит и убивает?

— Давайте не будем гадать, Максим… — Шпатов заглянул в свои записи: — Яковлевич. Давайте сначала разберемся с друзьями Каплунова. Если они действительно друзья… А потом уже дойдет очередь и до Вики Тихомировой. Кстати, почему она Тихомирова? Сестра Елены?

— Жена… Вторая жена ее мужа.

— Понятно.

— Что-то нечисто в этой семейке, — сказал я.

— Разберемся. Обязательно разберемся… — Оперативник поднял руку, как это делают, подставляя локоток даме, но всего лишь глянул на часы, приподняв рукав куртки. — Но — потом.

— Когда потом? — уныло спросил я.

Он-то сейчас уедет в свой отдел, а я останусь, пока за мной не прибудет конвой.

— Я вам позвоню.

— Куда, в Бутырку?

— Не надо в Бутырку… — усмехнулся Шпатов. — Вы свободны, Максим Яковлевич… Жаль, не могу подбросить вас до Москвы. Сразу вас не отпустят — формальности, а я очень спешу…

Оперативник записал номер моего телефона, который остался дома, пожелал удачи и ушел, оставив меня в недоумении, близком к эйфории. За один только побег меня могли привлечь по всей строгости закона, а еще я закрыл следователя в своей квартире, фактически лишив его свободы. Полицейские гонялись за мной, тратили силы, рассылали ориентировки — это большой «минус» в мое личное дело. Но нет, меня действительно отпускали домой, правда, из участка я вышел часа через два после того, как уехал Шпатов. Еще и ключи от квартиры вернули, которые он привез с собой и передал в дежурную часть.

А вот денег у меня не было и документов тоже, но положение спасло такси и мое честное слово. Машину вызвали по приложению, а деньги я собирался взять дома, из тайника, где у меня хранилась наличность. Открывая дверь, я надеялся застать дома Риту, но, увы, в квартире меня встретила мертвая тишина.

Я расплатился с таксистом, щедро накинув сверху, дома заказал пиццу и пустил в ванну горячую воду. И снова на ум пришла Рита, мне даже показалось, будто кто-то коснулся меня рукой. Если это ее призрак бродит по дому, то не страшно, даже волнующе приятно.

Обычно я не принимал ванну, предпочитая душ, но после тюремной камеры с вонючим бомжом захотелось отмокнуть в горячей воде, вымывая телесную грязь из глубин кожных покровов, успокоить нервный зуд и согреть душу.

Но в спокойной тишине ванной комнаты меня накрыло чувство одиночества. Казалось бы, вот он, долгожданный покой, никто не гонится, не надо прыгать в собачье дерьмо, не скрипит противно решетка тюремной камеры, но не было чувства победы, и остро не хватало Риты. Я ощущал присутствие этой чудесной девушки в каждом звуке, в шелесте пены, в легком бурлении воды, в своем тихом вздохе по ней.

И еще вдруг захотелось вернуться на кладбище, постоять в тишине, подумать, перебирая мысли, как четки на веревочке. Нет, я не ощущал там присутствия Риты, но мне хотелось еще раз глянуть на памятник, как в окно, в котором мертвые выглядят как живые. И еще я хотел спросить у Елены, как мне найти Риту, уж она-то могла дать мне ответ.

А Риту я должен найти: живая или мертвая, она нужна мне. Живую буду любить, а мертвую предам земле, упокою ее душу. Я думал об этом на полном серьезе, не чувствуя себя сумасшедшим, но сердце ушло в пятки, когда вдруг открылась дверь.

Я ожидал увидеть Риту с белым лицом и чернильными губами, но на меня смотрела Элли. Вот уж кого я не хотел сейчас видеть и даже знать.

— Ты уже здесь? — Она радовалась так, как будто между нами не было предательства ни в прошлом, ни в настоящем.

— Знаешь ты кто? — стараясь сохранять спокойствие, спросил я.

И закрыл глаза, не желая видеть ее.

— А что мне оставалось делать? Позвонил Черепанов, сказал, что находится рядом. Если бы я не уехала, он бы тебя нашел. Элли далеко не дура, она должна была понимать, какую ахинею несет.

— Ты, наверное, думаешь, что я сумасшедший, если скармливаешь мне этот бред.

— Но Черепанов звонил мне! — Элли смотрела на меня с искренним возмущением, и это не могло не раздражать.

— Исчезни! — Я потянулся к душевой лейке, которая лежала на смесителе.

— Ну, хорошо, — неохотно согласилась она.

Когда я вышел из ванной, Элли чистила картошку. Нож мелькал в ее руках, как смычок над скрипкой виртуоза. Фартук был не просто наброшен, а завязан на все узелки.

— Я же сказал — исчезни.

Я с осуждением смотрел на нее, но Элли как будто не замечала этого. Она бросила картошку в кастрюлю; не успело еще сойти волнение с поверхности воды, как вслед за одним клубнем полетел второй. Элли была шустрой во всем: готовила быстро и вкусно, в доме убиралась до стерильной чистоты, голова у нее никогда не болела. И от одного мужа к другому перебегала ловко и проворно. Черепанову меня слила — как польку-бабочку станцевала.

— Ты мне здесь не нужна.

— Мы должны держаться вместе, — не поднимая головы, сказала она.

— Не будем мы вместе. Ни на кладбище, ни здесь.

— Кстати, о кладбище… — голос Элли дрогнул. — Я узнала ту девушку, которая была у тебя.

— Черепанов показывал тебе фотографию с памятника?

Меня задержали вчера вечером, а сейчас уже половина четвертого, Черепанов за это время мог несколько раз съездить на кладбище и допросить Элли.

— При чем здесь Черепанов? — занервничала она. — Ты же сам говорил про русалку, а ездили мы вчера к кому?…

— Ты говорила с Костровой?

— Нет. Но читала ее публикацию.

— Вместе с Черепановым?

— Да при чем здесь Черепанов?! — Элли неосторожно дернула рукой, чиркнула ножом по ногтю и рассекла его до мяса.

Нож она бросила в мойку, а раненый палец подставила под струю холодной воды.

— Это все из-за тебя! — захныкала Элли. — Пристал со своим Черепановым!.. Перекись неси!

Рана оказалась пустяковой, я обработал ее перекисью водорода, туго перевязал и проделал все это с каменным лицом.

— Тебе совсем не жалко меня, — тоскливо вздохнула Элли, наблюдая за мной.

— Мне жалко Лену, которую убил твой муж.

На самом деле я испытывал жалость к Элли, но именно поэтому и хотел поскорее избавиться от нее. Она уйдет, и мне станет легче.

— Антон никого не убивал. Ты сам все придумал.

— Я придумал Риту.

— Почему придумал?

— Я тебе больше ничего не скажу.

Я не хотел выдумывать небылицы, доверил эту честь самой Элли, даже вдохновил ее на творчество, подкинув пищу для размышлений. При всех своих достоинствах и недостатках она была типичной женщиной: любила поговорить и умела находить невероятное в самом очевидном.