Владимир Колычев - Девушка с белым лицом

— Это была не Рита? — спросила она.

Я всего лишь качнул головой, подтверждая ее догадку.

— Это была девушка с памятника?

— Вечно молодая, — кивнул я.

— Ты шутишь! — Элли взволнованно вцепилась мне в руку, забыв о порезанном пальце.

— Но ты же видела ее.

— Ну, она, конечно, очень похожа на эту… на Елену Тихомирову, да?

— Она не просто похожа, Антон узнал в ней Лену.

— Да иди ты! — Элли вцепилась в меня обеими руками.

— Можешь спросить у Черепанова… Он следователь, он может узнать.

— Что узнать? — Она смотрела на меня завороженно, с бледным видом.

— Возможно, у Лены Тихомировой была дочь. Как две капли воды похожая на мать.

— Ну, конечно! — Элли облегченно выдохнула, разжимая пальцы.

Наконец-то я мог высвободить руку. Что-то не очень хотелось подставлять плечо женщине, которая предала меня с легкостью мартовской кошки.

— У тебя же с Черепановым все вась-вась? — с подвохом спросил я.

Элли сначала кивнула, только затем встрепенулась, широко распахнув глаза:

— Что значит «вась-вась»?

Я усмехнулся, язвительно глядя на нее. Это мне впору требовать объяснений, но я не собираюсь припирать ее к стенке, просто буду держаться подальше от помойки. Возможно, даже с пользой для себя.

— Он позвонил мне, сказал, что у него масса вопросов…

— Это хорошо, что у вас доверительные отношения, — кивнул я, направляясь в спальню.

— Нет у нас никаких доверительных отношений! — топнула ножкой Элли.

Но я ее не слушал. Закрылся в комнате, причесался, оделся, обрызнулся одеколоном, собрал в сумку документы, деньги, телефон. Я ухожу, а Элли пусть остается, в конце концов, половина этой квартиры по закону принадлежит ей.

— Ты куда? — перегораживая мне путь, испуганно спросила она.

— Я думал, ты уже уехала.

— Не собираюсь я уезжать!

— А надо бы. Поговоришь с Черепановым, он уже должен был поднять биографию Тихомировой, — проговорил я, размышляя вслух. — Может, у нее все-таки была дочь.

— Не было у нее дочери! — мотнула головой Элли.

Я едва не фыркнул, глядя на свою бывшую любовь. Пока я собирался, эта хитробыстрая уже успела позвонить Черепанову, видимо, все-таки есть между ними отношения. Интересно, насколько близкие?

За последние сутки Черепанов мог и на кладбище побывать, и с Элли переспать. А чем черт не шутит? Особенно там, где водятся русалки и водяные.

Но если Черепанов располагает информацией, значит, его интересуют события шестнадцатилетней давности, возможно, он копает под Аркадия Тихомирова и его жену.

А старшего лейтенанта Шпатова интересовала компания насильников и убийц. Сегодня он очень куда-то спешил, возможно, у него есть какая-то зацепка. Но так и я знал, с какой стороны зайти. Этим и займусь. А Элли останется здесь, она женщина ненадежная — и нашим, и вашим, и споем, и спляшем. К тому же я уже пытался выйти через нее на давнее прошлое Антона, возможно, она действительного ничего не знает.

— Зато был сын, у матери… — Я глубокомысленно приложил палец к щеке, немного подумал и вопросительно посмотрел на Элли. — Ты свекрови звонила?

— Да, звонила. — Ее лицо дрогнуло, поплыло, из глаз потекли слезы. — Я думала, у меня сердце остановится… Это все так жутко! А столько всего нужно!.. Как подумаю, что Антона хоронить надо, жить не хочется.

— Жить надо.

Элли бросила на меня взгляд, полный истеричной мольбы:

— Ты бы мог помочь мне… Мне сейчас так нужна твоя поддержка!

Я кивнул, вспомнив, как вышел вчера из редакции, а Элли — тю-тю, уехала. Не захотела она помогать мне, прокаженному, да и свою шкурку надо было спасать…

— Когда Татьяна Викторовна должна подъехать? — спросил я.

— Завтра, сказала, будет… Хотела сегодня, а толку? Антон в морге, когда выдадут тело, я не знаю. Там же криминал, ведется следствие…

— Ты давай к сыну езжай, вдруг он уже все знает. Как он там себя поведет, может накуролесить с горя.

— Ты меня выгоняешь?

Элли расплакалась, требуя утешения. А я — человек, душа у меня, может, и не резиновая, но точно — не черствая, и каждый всхлип — как будто птичка клювиком по хлебной корочке. По крошкам, по зернышкам — глядишь, и пробьют слезы брешь в душе, а Элли туда с ногами, навсегда. Мне оно нужно?

И все же я смог отвязаться от обузы, вызвался съездить в Ростов, привезти мать Антона и даже взять опеку над ней до самых похорон. С горем пополам спровадил Элли домой, собрался, взял термос с кофе, забрал машину с паркинга и отправился в Ростов.

На выезде из Москвы, на Ярославском шоссе я попал в пробку, кое-как прорвался, до Сергиева Посада тащился в плотном потоке, дальше пошел быстрей.

От Москвы до Ростова всего двести километров, даже со всеми дорожными трудностями дорога заняла четыре часа. Еще не стемнело, а я уже был дома.

— Что случилось? — спросил отец, встревоженно глядя на меня.

И мне стало стыдно. Домой меня могла привести только беда, неприятность или болезнь — моя или кого-то из близких. А просто так взять и приехать на выходные к родителям было недосуг. У них же свой дом на окраине города, сад, огород, это же за лопату надо браться или за молоток — забор там поправить, доску какую прибить. Да и сортир на улице — оскорбление для моей нежной городской задницы.

Родители уже немолодые, им не только деньгами помогать нужно, но и личной заботой, а сын — ленивый эгоист… И стыдно мне стало, и дал я зарок — погостить месяц-другой в отчем доме. Ну, и навещать родителей два или хотя бы раз в месяц.

— Ничего не случилось, — соврал я.

Мама уже все знала, но попросила ничего не говорить отцу. Сердце у него слабое, и мама старалась не впускать в дом плохие новости, поэтому не стала говорить о гибели Антона.

А узнала она одной из первых, потому как дружила с Татьяной Викторовной. И я хорошо знал эту женщину, поэтому и отправился к ней на ночь глядя.

Мать Антона обняла меня как родного сына, пустила слезу на грудь, позвала к столу. Смерть сына стала для нее сильным ударом: волосы стали еще белей, резко прибавилось морщин, женщина даже потеряла в росте.

Я не стал ничего спрашивать, просто попросил показать семейный, а вместе с ним и дембельский альбом, о котором как-то рассказывал Антон.

Мы жили с ним на одной улице, в юности особо не дружили — так, знались, здоровались. Антон был старше меня на три года. Я из одной компании, он — из другой, но улица-то одна, честь этой малой родины иногда приходилось отстаивать на кулаках. И мы вместе с Антоном однажды дрались за свою улицу на дискотеке. Было жарко, я потом недели две ходил с синяками.

Потом Антон ушел в армию, остался в Москве, чем он там занимался, с кем работал, я не знал. Только позавчера он по пьяному делу приподнял занавес. Но кто такие эти Костюха, Джим, Игарик? Спасибо Шпатову, теперь я знал их по фамилиям, но все равно этого мало.