Михаил Кривич - Бюст на родине героя

Кажется, и впрямь свежие ветры перемен пронеслись над моей любимой несчастной страной и принесли невиданное-неслыханное изобилие. Лежит — не расхватывают, вырывая друг у друга из рук, — и говядинка двух сортов-категорий, и колбаса вареная, и тушенка китайская, и «яйцо диетическое», и даже свиные ножки на холодец. Сгинула, сгорела в очистительном огне перестройки мерзкая простипома, но есть филе трески, и даже имеют, что твой Брайтон-Бич, свежий карп. И нет утвержденного-подписанного кем-то на самом верху перечня «отпуска товаров в одни руки». Бери — не хочу!

Я перевел взгляд на прилавок винного отдела. Как всегда, в ассортименте местный «сучок» и «красенькое» — портвешок крашеный. Но — вот чудо! — и настоящая, с винтом, «Московская», увешанная медалями, что грудь ветерана, и славящаяся на весь мир «Столичная», и непривычные не только провинциалам, но и нам, москвичам, водочки под русскими фамилиями с двумя «ф» на конце — как в том анекдоте: чтоб был подлинней и потверже, — и разноцветные ликерчики из прежде враждебного, а ныне вполне дружественного Израиля, ну их-то, наверное, пока не очень берут — мало ли чего евреи подмешают… Что-то там еще стояло соблазнительное, но рассмотреть я не успел, потому что меня тронули за рукав. Я обернулся.

Передо мной стоял невысокий мужчина средних лет в драповом пальтеце и шапке из кролика. На носу в красных прожилках сидели очки без оправы, из-под которых зыркали острые глазки. Интеллигент из Челябинска, да и только.

— Шепиловым, гражданин, будете? — спросил он.

Ох, и ехидным же бывает наш великий и мудрый народ! Как ловко умеет он вкраивать в наш великий, могучий, правдивый и свободный язык идиотский партийный новояз! Помню, не прошло и месяца после афганского вторжения, а в гастрономе на Тверской слегка подвыпивший мужчина просил продавщицу: отрежь мне, красавица, ограниченный контингент «отдельной», так что-нибудь с полкило. Мало кто помнит нынче антипартийную группу Молотова, Маленкова с Кагановичем и примкнувшего к ним Шепилова, а до сих пор спрашивают, скидываясь на троих: Шепиловым будешь? То есть примкнешь к нам, чтобы по-братски, с точностью до капли разлить поллитровку на троих и выпить встояка из граненого стакана, а?

Предложение интеллигента застало меня врасплох. Пить с утра не хотелось, но, с другой стороны, нельзя было упускать шанс — лучшего способа вступить в контакт с местными пьяницами не придумаешь.

— Третий кто? — спросил я.

— Вон стоит, мучается. — Интеллигент кивнул в сторону прислонившегося к стене лохматого, одетого в ватник детины, которого вполне можно было демонстрировать студентам-медикам в качестве модели похмельного синдрома.

Я достал кошелек и отсчитал деньги. Интеллигент с удивительной живостью подлетел к прилавку и буквально вырвал из рук продавщицы бутылку «сучка». Я пожалел, что не добавил на нормальную водку, но это, скорее всего, было бы проявлением дурного тона и могло даже обидеть моих партнеров по тройке.

Мы вышли на улицу, и тут же, чуть в стороне от дверей магазина, интеллигент, достав из кармана пальто стакан, принялся разливать. Руки его заметно дрожали.

Свежий ветер перемен принес не только изобилие, но и свободу, подумал я: раньше за распитие на улице вполне можно было угодить в ближайшее отделение милиции.

Первым махнул лохматый детина. Он отказался от предложенного интеллигентом бутерброда с засохшим сыром, отер рот рукавом ватника и заулыбался. Интеллигент пить залпом не умел, свой стакан он пробулькал мелкими глотками, и меня при виде этого слегка затошнило. Сразу закусывать он тоже не стал, а сначала опорожнил бутылку мне в стакан и, надо отдать ему должное, не просчитался: уровень с точностью до миллиметра оказался таким же, как при первом и втором наливе, — чувствовалась рука мастера, глаз-ватерпас. Мне страшно было даже подумать, что сейчас придется влить в себя сто шестьдесят шесть — дальше идет периодическая дробь, одни шестерки — граммов сивухи, но глаза боятся, а руки делают: я опрокинул стакан, как бросаются в холодную воду. Это было нечто, мой желудок едва не вернул выпитое, но все же смилостивился, принял и не счел отравой: мне стало тепло и хорошо, хотя на глазах и навернулись слезы.

Интеллигент аккуратно разломил бутерброд пополам и половину протянул мне. Мы пожевали.

— Хорошо поправились, — произнес детина, продолжая блаженно улыбаться. — Может, пивком заполируем?

— А что? Дело человек говорит, ларек рядом, — сказал интеллигент и вопросительно посмотрел на меня.

Вино на пиво — диво, пиво на вино — говно. Вот как отвечает народная мудрость на подобные предложения. Но пивной ларек так или иначе входил в круг злачных мест, которые я намеревался посетить в поисках Степана. Пришлось согласиться.

Мы шли втроем по Болотной, и я думал о том, что давно надо было прекратить эти нелепые, никому не нужные поиски. Собственно говоря, после вчерашнего телефонного разговора с Шиком я так и решил. Если они пришли к тому, что Степан им не нужен, то мне уж и подавно. Слов нет, вернуть спившегося мужика к нормальной человеческой жизни, к жене Тамарке, к сыну Вове — дело благородное. Да разве всем поможешь — вон сколько по России-матушке достойнейших людей, по разным причинам спившихся, опустившихся, потерявших человеческое обличье. Нет, увольте, умываю руки. Поживу в своем полулюксе еще несколько дней, раз уж приехал, спокойно постучу на машинке и вернусь домой, а деньги Натану, разумеется, верну полностью. Однако утром, за завтраком я был вынужден изменить свое решение.

Людочка упорхала спозаранку, должно быть, отчитываться перед Маем, а я поднялся в буфет на третьем этаже и, взяв себе сосиски, сметану и кофе, принялся с аппетитом завтракать. Вскоре появился Олег и присел со своим подносом за мой столик. Аркашу сегодня он еще не видел, но звонил ему — нет ли какого задания. Да, задание есть, единственное, но серьезное: проследить, чтобы я оставил поиски и думать забыл о Степане. И вот что еще насторожило Олега, а после его рассказа и меня — Шик ни словом не обмолвился о своем разговоре по телефону с Натаном, это, скорее всего, означает, что никакого разговора не было, что он придуман Аркашкой. Спрашивается, зачем? Очень просто: дабы убедить меня в том, что у Натана изменились планы и мне в Энске делать больше нечего. А это зачем? Скорее всего, размышлял Олег, Аркашка сам напал на след Крутых, и я ему могу помешать. Чем помешать? Чему помешать? На эти вопросы у Олега ответа не было.

— По мне, дело это темное, — сказал Олег, когда я встал из-за стола. — Я в него мешаться не хочу. Поступай как знаешь. А для Аркана давай договоримся: я тебя не видел, ты меня не видел.