Михаил Кривич - Бюст на родине героя

Я собрался пройтись по магазинам и, выходя из гостиницы, встретил сияющего Гришу. Оказывается, пока мы завтракали и вообще чухались, он, как всегда, вкалывал — натощак провел ответственнейшие переговоры с местными властями и добился-таки того, зачем сюда приехал. Ему пообещали через пару дней набить труповозку доверху сырьем — все чисто, на каждого жмурика справка с печатью судмедэксперта. После этого пулей в Москву и — за работу! Александр, который его совсем достал, наконец будет доволен. А помог ему, Грише, родственник бруклинского еврейчика — помнишь, я тебе о нем рассказывал? — тут у них все схвачено.

Битком набитая труповозка меня и доконала.

С самого начала в сумасшедших планах мести, которые вынашивал Натан, мне виделось что-то опереточное. Убийство как расплата за предательство — это еще можно понять. Но последующее похищение трупа, изготовление скелета, переправка этого скелета через океан — чистейшей воды оперетта, плохое кино. Такого в жизни не бывает, даже в жизни злодеев. Это просто нелепо.

Натан определенно жулик, вполне возможно, даже бандит, вероятно, якшается со всевозможными мафиями, но он трудяга, трезвый делец, у него хлебосольный дом, добрая жена Дорочка и выводок рыжих дочек. Ему глубоко предан нормальный, неглупый парень Олег — это о чем-то говорит. Да не может Натан всерьез задумать такое! Олег считает, что Натана подначивает Шик. Допустим. По вчерашнему первому впечатлению — знакомство в бруклинском кабаке не в счет — Аркаша в самом деле мерзейшая личность, но это вовсе не означает, что он способен на такое. Бред какой-то!

Так я рассуждал до сих пор, до последней минуты, до встречи с простым, как простатит, донельзя довольным своими деловыми успехами Гришей. Но вот представил себе битком набитую Гришину труповозку, и мне стало не по себе. Может быть, в жизни есть место не только подвигу, но и скверной оперетте? Я забыл про магазины и поспешил на Болотную.

Пивной ларек стоял на том же месте, что и прежде, — на пустыре возле мрачного казарменного вида четырехэтажного дома. Прямо за ларьком на щербатой кирпичной стене видна была полустертая надпись мелом: «Собес во дворе». Я поискал глазами номер дома. Болотная, 7. Вот оно что! Выходит, я оказался у последнего прибежища Натана на его бывшей родине. Вот откуда его незамысловатая выдумка: кой-какие бумажки собрать, собес-шмобес, я знаю…

Затейливо, однако, устроена жизнь. Сколько раз я проходил мимо, не ведая, что спустя много лет она сведет меня с одним из обитателей этой кирпичной казармы.

А сам ларек изменился, вернее сказать, это совсем другой ларек. Тогда здесь стояла покосившаяся деревянная будка с вывеской «Пиво-воды», и ее маленькое окошко-амбразура чаще всего было закрыто деревянным щитом с ржавой железякой, на которой висел амбарный замок. В редкие дни, когда замок снимали, на амбразуре была прилеплена бумажка: «Ушла на базу». А когда продавщица в замызганном белом халате покидала таинственную базу и усаживалась на свое рабочее место за окошком, чтобы лениво отпускать редким покупателям грушевый лимонад, махру и папиросы «Прибой», вывешивалась другая бумажка: «Пива нет». А пива в городе и впрямь не было, ну разве что в горкомовской столовой, да кто ж туда пустит? Все знали это, принимали за данность и проходили мимо ларька, не останавливаясь и не оглядываясь.

Теперешний ларек из обшитых ярким пластиком металлоконструкций был наряден и хорошо обустроен: на уровне груди среднего роста мужчины его опоясывала узкая стойка, на которую можно поставить кружечку пива да еще разложить закуску. Пиво было, кружек не было. Перед ларьком выстроилась длинная очередь жаждущих поправки мужиков, каждый держал в руке пустую стеклотару.

Мы встали в терпеливую очередь и вскоре, минут через пятнадцать, оказались перед застекленной витриной, за которой сидел неприветливый кавказец в засаленной дубленке.

— Банку давай, зачем людей задерживаешь? — сердито сказал кавказец интеллигенту.

— Вы меня не узнали, Наздарчик? — заискивающим голосом спросил интеллигент, просовывая голову в раздаточное окошко.

Наздарчик ничего не ответил, но нагнулся, достал с полу трехлитровую банку из-под болгарских солений, поставил ее перед собой и повернул кран. Забила тугая пенная струя, при виде которой мне вдруг страшно захотелось пива.

Лохматый детина бережно принял из рук Наздарчика наполненную пивом банку и понес к стойке. Интеллигент достал из кармана все тот же стакан, и мы в прежней очередности утолили первую жажду. Как говорит Стас, всем, что во мне есть лучшего, я обязан пиву.

Интеллигент на минуту отлучился и вернулся с двумя банками из-под майонеза, так что теперь все мы были обеспечены тарой и спокойно потягивали пиво, благожелательно поглядывая на мужиков, которые поправлялись буквально на глазах. Розовели небритые лица, становились осмысленными глаза, настороженность, недоброжелательность сменялась дружелюбием, взаимным расположением. Все были заняты привычным, приятным делом: кто колотил по стойке вяленой воблой — чтоб лучше чистилась, кто сдувал пену уже со второй банки, а кто просто стоял, прислонившись к ларьку, и улыбался собственным мыслям. У кирпичной стены спиной к честной компании покачивался плечистый мужик — по его недвусмысленной позе было ясно, чем он занят, и каждый, словно это он сам стоит у стены, почти физически ощущал, как по мере облегчения пузыря расслабляются напряженные плечи, нарастает чувство свободы и полета, светло становится на душе…

Было самое время спросить у моих собутыльников, у моих собаночников про Степана. И я спросил. И они, искренне, бескорыстно желая помочь мне, долго перебирали имена, клички, приметы, расспрашивали других мужиков, и у того, кто на радость всем собравшимся вокруг ларька так славно облегчился у кирпичной стены, у него тоже спросили. И ражему милицейскому сержанту, который взял пиво без очереди — она перед ним молча расступилась — и не расплатился с Наздаром, задали тот же вопрос. И у всех был один ответ: не знаем никакого Степана Крутых, нет его здесь и не было, отродясь о таком не слышали. Хотели помочь, да не смогли. Потому и смотрели на меня с симпатией и, пожалуй, чуть виновато. Один лишь ражий сержант, мне показалось, глядел недоверчиво и подозрительно. Ну и Бог с ним, на то он и мент, чтобы быть настороженным и бдительным.

Народная мудрость никогда не обманывает — пиво на вино и в самом деле неважная штука. Меня знобило, слегка подташнивало, и я решил: хватит, пора возвращаться с холода — и в прямом смысле, в теплую гостиницу, и в том переносном, что имел в виду прославленный мастер жанра, непревзойденный мэтр Джон Ле Карре.