Анатолий Ковалев - Гробовщик

— Давно дом стал розовым? — спросил он молодого человека, вышедшего из дверей общаги.

— В прошлом году делали капитальный ремонт. Вот и перекрасили.

«Значит, по крайней мере, год мой попутчик Валера не казал сюда нос! Может, и вправду совпадение?»

Поликарп выглядел как памятник самому себе, когда следственная группа приехала на кладбище. Он не вставал с плиты с надписью «сон». И его не беспокоили.

В то утро всем хватало хлопот. Два настоящих трупа на съемочной площадке — небывалое происшествие. Впрочем, директор картины, лысый человек с ясным взором, уверял очкарика-режиссера, что в своей практике видал еще не такое.

Следователь Беспалый не мог похвастаться тем же. Он растерялся. Никогда не приходилось иметь дело с жертвами на кладбище, да еще прямо в гробах! Он долго не решался подойти к Карпиди. Отдавал команды экспертам и пытался собрать вокруг себя всю съемочную группу.

Гробовщик ничего этого не видел. В голове у него напряженно работал компьютер, высвечивая даты и лица покойников. Он искал ответ на единственный вопрос: «Кто?» И когда следователь опустил ему руку на плечо с традиционным: «Примите соболезнования», он даже не вздрогнул. Не поднимая головы, Поликарп попросил:

— Паша, посмотри там, в гробу. Нет ли записочки?

Записочки не было.

— Боится, сука!

— Зато есть телеграмма. Лежала у него в боковом кармане пиджака.

— Читай! — скомандовал Поликарп.

— «Я тяжело болен. Срочно вылетай! Отец». Здесь ваша фамилия. — Беспалый протянул ему телеграмму, чтобы тот убедился в правильности только что прочитанного, но хозяин кладбища отмахнулся.

— Коварный, сука! Но ничего, он мне еще заплатит за свое коварство! — Поликарп говорил так, будто уже наперед, без всякого расследования, знал имя убийцы.

Он наконец поднялся, снял с груди кардинальский крест.

— Я буду у себя, — предупредил следователя, — придешь с отчетом. Этих говнюков-киношников хорошенько потряси. Кто-то из них продался!

С размаху треснул крестом о шведское надгробие, так что стекляшки, игравшие роль бриллиантов, разлетелись в разные стороны.

— Бутафория! — ухмыльнулся Гробовщик и сплюнул.

О первых результатах доложили эксперты. Они установили, что Христофор Карпиди убит ударом ножа в спину вчера вечером, в районе десяти-одиннадцати часов. Юноша из музыкального училища убит тем же способом, но примерно два часа назад.

Не ускользнуло от дотошных экспертов также и то, что оба покойника были тщательным образом загримированы.

Гримерша, женщина в летах, с перекошенными очками на горбатом носу, с глазами дохлой птицы, растрепанная и неухоженная, клялась, что гримировала только одного, флейтиста.

— Да это разве грим? — тыкала она корявым пальцем в сторону другого. — Мазня какая-то! Профессионал так не гримирует!

В съемочной группе оказалось не так уж много народу, всего тринадцать человек. И Беспалый в конце концов расставил всех по местам, чтобы восстановить картину преступления.

Итак, Поликарп сидел в бутафорском склепе. Режиссер и первый ассистент режиссера находились рядом. Оператор с камерой — на дороге, по которой скакали лошади. Директор картины за съемкой не следил, он прогуливался с актрисой, игравшей трансильванскую вампиршу Эржбету Батори. Они были на другой аллее, в глубине кладбища. Трое остальных артистов, не участвовавших в сцене с лошадьми, тем не менее следили за съемкой. Все они не вызывали подозрения. Следователя в первую очередь интересовали те, кто запускал лошадей с гробом.

Здесь руководил второй ассистент режиссера. Разумеется, не без помощи члена жокейского клуба, запустившего повозку. Другой жокей находился рядом с оператором. Он должен был остановить лошадей. Трюк отрабатывали несколько дней. И кадры, надо полагать, вышли отменные. Карета стартовала в двадцати метрах от дома, резиденции Гробовщика. Там расположились костюмер и гримерша. Кроме того, рядом с домом была навалена куча бутафорских гробов.

— Кто должен был проследить за гробом? — спросил следователь, человек, не искушенный в кинопроцессе.

— Второй ассистент, — подсказали ему.

Вторым ассистентом оказалась миловидная девушка, высокого роста, тоненькая, с улыбкой американской кинозвезды. Предположить, что она зарезала флейтиста и перетащила на себе оба трупа, мог лишь сумасшедший!

Девушка нервничала и теребила в руках какую-то тряпицу.

— Этот парень, флейтист, — рассказывала она, — какой-то заторможенный. Все время курил. Не поверите, ляжет в гроб и курит, курит, будто в постельке! И вот в первый раз, когда мы приготовились и получили отбой (там, на площадке, возникли проблемы со светом), он не встал из гроба. «Мне, говорит, и тут неплохо!» А я чё? Должна его охранять? Неплохо — значит хорошо. Кто мог знать, что ему угрожает опасность? Я пошла в дом выпить чашку чая. Сильно замерзла, знаете…

— Кто оставался с парнем, когда вы ушли?

— Конюх. — Так она называла члена жокейского клуба. — Я сказала конюху: посторожи! Дадут красную ракету — позовешь!

— Что за ракета?

— Ну, вы что, не понимаете? Нам же не видно было съемочную площадку! Там аллея круто поворачивает. Лошади выскакивали из-за поворота. Для таких случаев имеется ракетница. Первый ассистент дает красную ракету. Это значит — надо приготовиться. А зеленая — запуск.

— Понятно. И кто вас позвал?

— Кажется, конюх. — Она явно засомневалась. — Погодите-ка! Нет! Меня позвала наша гримерша! Но она находилась в доме, вернее на крыльце!

— А конюх?

— Его не было рядом с повозкой. Он вышел из-за кустов, едва я добежала до нее. Гроб уже был накрыт крышкой. «Где флейтист?» — крикнула я. «Там», — он указал на гроб. И в это время дали зеленую ракету. Я еще постучала по крышке гроба, предупредила. Получается, что я покойнику стучала! А потом крикнула конюху: «Запускай!» И мы запустили.

Девушка развела руками и опустила голову.

— Что это у вас в руке? — поинтересовался Беспалый.

— Это? — Она вдруг покраснела. — Это из реквизита. Газовый шарф.

— Сегодня предполагали еще что-то снимать?

— Нет. — Она окончательно смутилась. — Я пила чай в комнате, отведенной под костюмерную, и случайно в спешке прихватила его с собой.

Следователь уже успел заметить, что костюмер, мужчина средних лет, привлекательной наружности. Такие в театрах играют первых любовников, а в жизни — альфонсов.

— Сколько приблизительно времени вы провели за чашкой чая?

— Минут двадцать. Я на часы не смотрела.

— Ну, да. Влюбленные часов не наблюдают, — подмигнул он девушке, вновь заставив ее покраснеть. — Что ж, поздравляю. У вас железное алиби.