Анатолий Ковалев - Гробовщик

— Я должен бежать! Бежать куда глаза глядят!

— Прямо сейчас? — подыграл ему Гена.

— Прямо сейчас!

— Я не знаю, где ключ!

— Я убегу через балкон! И ты мне поможешь!

Мальчик сразу прикинул, что если отец сиганет с пятого этажа, то вряд ли останется цел.

— Хорошо! — согласился Гена.

Но оказалось, что отец не настолько пьян и прекрасно соображает. Он не собирался повторять подвиг летчика Гастелло, а всего лишь хотел перелезть на соседний балкон и выйти на свободу, если повезет, через дверь соседей.

— Ты мне только подсоби! Мало ли чего!

В трезвом виде он уже проделывал этот трюк, когда соседка захлопнула входную дверь и осталась без ключа. Тогда отец действовал как заправский циркач. Крепко уцепившись за тонкую перегородку, перекинул сначала одну ногу на соседний балкон, а затем, высоко задрав другую, прочертил ею в воздухе полукруг и уселся прямо в плетеное кресло соседки.

На балконе было свежо. Серебристые тополя раскачивались из стороны в сторону. Как по заказу, поднялся сильный ветер. Стрижи летали над самой головой и кричали, предупреждая о чем-то неминуемом, уже надвигающемся.

Гена еще не сообразил, в какой момент ему надо действовать, как отец перекинул ногу на соседский балкон.

— Сейчас хлынет дождь! Куда ты? — закричал он отцу.

— Не трусь, парень! — подбодрил его тот.

«Мама слушает джаз! Она не услышит папиного крика!» — пронеслось в голове мальчика.

Фанерная перегородка держится на честном слове. Она закреплена только внизу, и ржавые гвозди червячками вылезли из нее. Один хороший удар плечом — и нет перегородки! И нет отца!

Удар пришелся на тот момент, когда папина нога прочерчивала в воздухе полукруг. Фанера выдержала, но руки отца разжались. Он на мгновение потерял равновесие. Нога не успела перелететь на другой балкон, ударилась в его стенку с внешней стороны. Он оказался верхом на этой стенке. Раскинул руки, как канатоходец. И так застыл.

Гена впервые увидел животный страх в глазах отца. В огромных, по-кошачьи зеленых глазах.

Брызнули первые капли дождя. Ветер усилился.

Отец был в шоке, он не соображал, что надо уцепиться за что-нибудь, так и сидел на стенке балкона, с раскинутыми широко руками, закинув голову ввысь. Может, он изображал распятого Христа?

Но тут выбежала на балкон соседка и втащила отца в дом.

Ливень стоял сплошной стеной, и шум его заглушал мамин джаз. Вымокший насквозь, в нелепой пижамной рубахе и домашних тапочках, отец, отбившись от гостеприимной соседки, пересекал двор.

Гена, свернувшись калачиком на каменном полу балкона, безутешно рыдал. То ли жалел о несостоявшемся убийстве, то ли его сотрясала ненависть к безвольному отцу? А может, просто смерть впервые дохнула ему в лицо, и он испугался?

Дождь быстро кончился. От земли шел сочный, горьковатый аромат, перебивавший запах мокрого цемента. Тополя перешептывались листвой. Стрижи теперь носились высоко в небе.

Очнувшись от воспоминаний, Балуев обнаружил, что стоит перед художественными мастерскими. В том самом дворе, за памятником Ленина.

Он не помнил, как добрался сюда. Ведь от «Сириуса» путь не близкий, сначала вдоль набережной городского пруда, потом надо пересечь плотину и Главную площадь.

Он представил, как сомнамбула Балуев средь бела дня медленно идет вдоль набережной. И прохожие оборачиваются.

«В моем положении так терять контроль над собой равносильно самоубийству!»

Не успел он об этом как следует подумать, как услышал за спиной:

— Какая встреча! Я знал, что мы еще увидимся!

Перед ним стоял уродец, хозяин игровых автоматов.

— Я вас увидел из окна, — продолжал он. — Я здесь живу. Смотрю: вы или не вы? Уже с четверть часа за вами наблюдаю… У вас горе?

Только после этих слов Геннадий почувствовал, что по щекам у него катятся слезы.

— Нервы, знаете ли…

— Все это мне знакомо, — посочувствовал Гольдмах. — Надо выпить чашку кофе и успокоиться. Пойдемте ко мне! Я живу одиноко и поэтому рад любому гостю!

Вчера, распрощавшись с Надей, он не сразу поехал домой. Боялся засады.

В казино он имел несколько надежных людей из числа охранников. Команду из трех человек отправил к себе домой, с ключами от квартиры.

Они вернулись через полчаса с утешительной вестью. Вокруг дома все спокойно. В квартире никого нет.

Миша действовал осмотрительно, но было похоже на то, что никто не собирался покушаться на его жизнь. И уже возникли сомнения насчет ловушки в квартире Тани Семеновой. Обыкновенная случайность. И почему он решил, что послание на зеркале в ванной обращено к нему? И открытка из Швейцарии здесь ни при чем. Может, Таня коллекционировала старые открытки?

Он успокоился окончательно и тут прослушал новую запись на автоответчике.

«Миша! Это Таня Семенова! — раздался взволнованный голос. — Все кончено! Не звони и не приезжай ко мне! За тобой следят! Я не знаю этих людей, но среди них есть женщина с малахи…»

На этом месте запись обрывалась короткими гудками. Он прослушал ее вновь и обратил внимание, что в записи присутствует фон. Играет музыка.

— Как ей удалось позвонить? — размышлял он вслух. — Это было утром, после того как я уехал из дому.

Умный аппарат показал время записи: десять часов пятнадцать минут.

— А в ее квартиру я вошел около трех дня. Ее привезли домой и там убили выстрелом в голову? Скорее всего. Но зачем? И следят за мной! Что меня связывало с этой Таней? Не что, а кто! Салман! Кому он перебежал дорогу? И при чем тут я? «Женщина с малахи…» Что она имела в виду? Женщина носит что-то малахитовое? Напоминает сказы дедушки Бажова!

Чем больше Гольдмах злился, тем глубже ощущал свою растерянность, неспособность понять что-либо.

Он снова включил автоответчик. Там имелась еще одна запись. Некая Оля просила о встрече. Она уверяла, что три года назад они познакомились в Эмиратах. Время звонка: десять часов двадцать пять минут. Почти сразу же после звонка Тани.

Никакой Оли из Эмиратов Миша не помнил. Был там всего четыре дня по делам коммерции и мотался как одержимый по Дейре в поисках каких-то деталей для компьютеров.

Вчера она тоже звонила. Он прослушал вчерашнюю запись. Слово в слово тот же текст. Время звонка: десять часов сорок минут. И тут Гольдмах заметил странную вещь. Девушка просила о встрече, но при этом не называла номер своего телефона.

— Что за черт? Может, она хочет, чтобы я сначала вспомнил ее?

И в этот миг он вспомнил!

Дубай. Девяносто пятый год. Знойное июньское утро. Если бы не проклятые детали для компьютеров, ни за что не поехал бы туда в такое время. Слава Богу, в его загранпаспорте не было израильской визы (а ведь собирался навестить родителей!), иначе накрылась бы поездка! Его могли задержать. Внешность не понравилась — проваливай! Но все обошлось.