Анатолий Ковалев - Гробовщик

— Мои родители не любили вспоминать об этом. Я слышал краем уха, что дядя был нечист на руку. Участвовал в каких-то махинациях с валютой. В то время, представляете? Он часто выезжал за границу на гастроли. А кто тогда не спекулировал лишними баксами или франками? За это, наверно, и убили.

— А как убили?

— Зарезали. Больше ничего не знаю.

— Убийцу нашли?

— По-моему, нет. Можно я вас тоже спрошу? — робко начал Миша.

— Конечно! Спрашивайте!

— Вы хорошо знаете Шалуна?

— Виталика? Прекрасно! А в чем дело?

— От него не могут исходить эти антисемитские угрозы?

— Исключено. Он, конечно, тоже не образчик интернационализма и человек малокультурный, но, как говорится, на фига козе баян?

— А кто-нибудь из его окружения?

— Послушайте, Миша, скажу вам откровенно, что я думаю по этому поводу. Человек, звонивший вам, блюдет не национальные интересы, он хочет запустить руку в ваш бизнес. Поверьте моему опыту, это не Шалун и не его ближайшее окружение. Виталик — человек открытый, рубит сплеча. Он не сторонник подобных методов. Если бы вы стояли на его дороге, он не стал бы вас уговаривать куда-нибудь уехать.

— Вопросов больше нет, — опустил голову Гольдмах.

Но Геннадий не спешил. Парень ему нравился, и почему бы не помочь, хотя бы советом.

— У вас надежная «крыша», а потому не многие могут действовать открыто, во избежание войны. Таких, как Шалун, в городе раз, два и обчелся. Если это не кустарь-одиночка и не завсегдатай психлечебницы, то группировка не слишком крутая. Всякой дряни хочется побольше урвать! Вам надо сменить жилище.

Здесь вы слишком уязвимы. И не брезговать телохранителями.

— Но у Мишкольца их нет, — напомнил Гольдмах.

— Не равняйте себя с Мишкольцем, — улыбнулся Гена. — Володя настолько повязал всех своим бизнесом, что ему нечего бояться. К тому же большую часть времени он проводит за границей.

— Спасибо за информацию, — поблагодарил Миша.

— Насколько я знаю, вы недавно развернули свое дело, а значит, нуждаетесь в советах. Не теряйте время и не жалейте денег на собственную безопасность.

— Наверно, вы правы, но отсюда я никуда не уеду.

— Дело ваше, — пожал плечами Балуев. — А мне пора. Спасибо за приют.

И уже у порога вспомнил:

— Запишите мой сотовый! Мало ли что!

Он вышел из подъезда, еще раз взглянул на мастерские и побрел на трамвайную остановку.

«А дядя Гольдмах — интересная личность! — думал Гена. — Надо бы узнать, чем занимался Поликарп в шестьдесят четвертом году».

Когда он ехал в переполненном трамвае, запиликал сотовый.

— Генка, есть новости! — орал возбужденный Охлопков, и близстоящие к Балуеву граждане внимательно слушали, что за новости. — Весь оружейный бизнес в городе контролирует Поликарп! Соколов пригрел у себя какую-то фирму, а те платят дань Карпиди. Это ему, естественно, не нравится. Вот он и начал землю носом рыть!

— Молодец! — похвалил Геннадий. — А теперь надо подробней узнать про этих ребят, что под крылышком у Соколова!

Граждане одобрительно закивали. Они явно принимали Балуева за опера по борьбе с организованной преступностью.

— Всех, сынок, выведи на чистую воду! — подмигнула ему какая-то старушенция, и в трамвае сразу же разгорелся политический спор.

Гольдмах сел в машину и около часа плутал по улицам, чтобы обнаружить «хвост». И все больше убеждался, что Таня Семенова в своем предсмертном обращении к нему сгустила краски.

Он приехал к маленькой Наде без предупреждения, потому что не знал ее телефона.

На злосчастном седьмом этаже заглянул в соседний тамбур. Квартира двести семнадцать, как и следовало ожидать, была опечатана.

Надя была уже дома и что-то стряпала на кухне. Она совсем не удивилась.

— Я знала, что вернетесь. Вы забыли пакет.

Она сегодня кокетничала. Играла новую роль.

— Раздевайтесь! Пока не отведаете моих пирогов, никуда не уйдете!

— Вы кого-то ждете? — поинтересовался Миша.

— Кого-то! Вас, дорогой мой!

— Меня? А с чем пироги?

— С яблоками, капустой и мясом. Любите?

— Остаюсь! Остаюсь! — сдался он.

— Вы ведь не женаты — сразу видно, — рассуждала маленькая Надя. — А значит, никто не испечет вам пирожков!

— Вы тоже не замужем, вероятнее всего?

— Разведена.

— Давно?

— Какая разница? Разведена — и точка.

Пакет лежал на трюмо в прихожей. Он вынул открытку в жестяной рамке и повертел ее в руках.

— Что это? — поинтересовалась Надя. — Ваше хобби?

Она стояла у плиты и не могла видеть, что у него в руках. Миша понял, что женщина интересовалась содержимым его пакета.

— Вы часто бывали в Таниной квартире? — спросил он.

— Не часто, но бывала.

— У нее не было подобного увлечения?

— Она бы мне похвасталась. Татьяна любила прихвастнуть.

— Как вы познакомились?

— Много ли надо двум одиноким женщинам, живущим на одном этаже? Мы с ней как-то столкнулись в лифте, и она чуть не умерла от восторга. В тот же день пригласила меня к себе на чай. Я не отказалась. Чувствовала себя в тот день страшно заброшенной.

— Давно вы тут живете?

— Пятый год. Мы разменяли с мужем квартиру в центре.

— Он тоже был артистом?

— Ой, у меня сейчас все сгорит!

Он оценил ее уловку. Ей не хотелось говорить о муже. Да и что он пристал к ее мужу?

После того как она вынула из духовки первую партию пирожков, Гольдмах продолжил допрос:

— А ваши родители, Надя, тоже артисты?

— Циркачи. Видели когда-нибудь цирк лилипутов?

— В детстве.

— Меня тоже готовили в цирк, но я переросла моих родителей. В лилипутки не годилась и на серьезную актрису не тянула. А вот амплуа травести — самое то. Но с годами все трудней играть мальчиков и девочек. Так что впереди — серьезные проблемы. Они уже начались.

— Правда? — удивился Михаил. — Вы ведь, по-моему, народная артистка.

— И что с того? Знаете, сколько народных сейчас нищенствует? Мы стараемся помогать нашим старикам, хотя сами еле выживаем в нынешних условиях. Ой, только не подумайте ничего! — спохватилась Надя. — Я вовсе не предлагаю вам стать меценатом! Просто к слову пришлось!

— Я не такой уж заядлый театрал, чтобы сделаться меценатом, — усмехнулся Гольдмах, — но вас помню. Вы мне даже снились в детстве!

— Спасибо, — процедила она.

Он снова допустил бестактность — подчеркнул разницу в возрасте. Ох и тяжело с актрисами! Вроде делаешь комплимент, а получается все наоборот.

— Скажите, Надя, а кого-нибудь из Таниных друзей или подруг вы видели?

— Был у нее какой-то кавказец. Она описала ему внешность Салмана. — Но, кажется, они давно разбежались. И подруга была. Симпатичная девочка. А вот как звали, не помню. Один раз всего видела. Она приходила с ней в театр. У подруги — сын. Мальчику лет пять-шесть. Странный мальчик. Неразговорчивый. Совсем не похож на мать. Она блондинка, он — черненький.