Анатолий Ковалев - Гробовщик

Его гостиница находилась напротив супермаркета Аль-Гураир, но на черта ему супермаркет? Каждое утро он плелся через центр города в Дейру — торговый район.

Она окликнула его возле тайского ресторанчика, в котором он накануне поужинал, оголодав от полупансиона.

— Вы не могли бы меня сфотографировать?

Миловидная блондинка с искрящимися, веселыми глазами. На ней длинное платье-балахон, скрывающее фигуру, и сандалии. Одета не по моде, но так спокойнее в этой строгой исламской стране.

— Пожалуйста. — Ему было некогда, но он согласился.

Она выбрала неудачный фон, как ему тогда показалось, — мрачноватое здание Британского банка, но он не стал ей ничего говорить, щелкнул пару раз и отдал фотоаппарат.

— А теперь давайте вместе!

— Зачем? — удивился он. Чего-чего, а фотографироваться Гольмах терпеть не мог.

— Я так хочу! Ну, пожалуйста!

Она так просила, что отказать было невозможно. Девушка остановила индийца в чалме, ехавшего на велосипеде. И в двух словах объяснила, что от него требуется. Местные индийцы — посезонники, торгуют в Дейре и прекрасно понимают по-русски.

Она взяла Михаила под ручку и повела его на то же место, под пальму, на фоне Британского банка.

— Вечером я отдам вам фотографию! — лаская взглядом, объявила она. — Встретимся в девять. На этом самом месте.

— Не могу обещать. У меня много дел.

Она прицепилась, как липучка. Провожала его до самой Дейры. Рассказала, что приехала из Баку. Что там у нее ателье для новобрачных. Она дает напрокат платья и костюмы. Что дело очень прибыльное. А сюда она приехала, чтобы закупить новую партию. Здесь дешевле. Здесь все дешевле.

— Все, что надо, я сделала. Завтра улетаю. Ну и скукотища эти Эмираты. Мы могли бы с вами поразвлечься! Приходите вечером!

— Приду. — Он не знал, как еще отвязаться от этой липучки.

— Точно?

— Обязательно.

— Я буду ждать в девять!

Гольдмах всегда пользовался расположением женщин, ведь уродство привлекает не меньше, чем красота. К нему иногда подходили на улице, но он предпочитал избегать случайных знакомств. И эту девушку из Баку он никогда больше не видел.

Теперь, задним числом, его удивляло одно обстоятельство, о котором он тогда не подумал. В Эмираты не пускают незамужних женщин до двадцати пяти лет, а замужних молодух — только с мужьями! Липучке из Баку было не больше двадцати, или она так хорошо сохранилась! И еще, он не помнил, чтобы ее звали Ольгой. Она, разумеется, представилась. Но имя было какое-то другое, более редкое. Нет, только не Оля!

Голова распухала от мыслей. Он встал под холодный душ.

Попробовал ухватиться за ниточку с другого конца. Пентиум состоял в организации Шалуна. Почему он уехал в Москву? Между ними что-то произошло? Об этом вряд ли кто-то расскажет, разве только сам Шалун. Гольдмах с ним незнаком. У него теперь совсем другая «крыша». Надежная «крыша». Кому он может мешать? Может, дело в самой «крыше»? Тогда ниточка ведет в Швейцарию.

Он долго не мог уснуть из-за открытки, оставленной в квартире маленькой Нади.

С десяти до одиннадцати утра терпеливо ждал звонка таинственной Оли из Эмиратов. Она позвонила в десять сорок.

— Наконец-то ты дома!

— Разве мы переходили на «ты»?

— Это сделать никогда не поздно.

— Хорошо. Что тебе надо?

— Ну почему так грубо? Я хочу отдать тебе фотографию.

— Через три года?

— Фотографии не стареют, — философски заметила она.

— Засунь ее себе в задницу!

— А ты хам!

— Вот и договорились!

— Не вешай трубку! — закричала она.

Но ей пришлось перезванивать.

— Что еще, девушка из Баку?

— Я никогда там не была!

— Я так и понял. Откуда у тебя мой телефон?

— Спроси что-нибудь полегче! Нам надо встретиться!

— Зачем?

— Я не могу по телефону.

— Старые песни! Говори лучше сейчас!

— Я следила за тобой в Эмиратах по поручению Пентиума!

— Врешь!

— Можешь мне не верить, но это так. У меня есть кое-какая информация. Могу поделиться. Не бесплатно, разумеется.

— Хорошо. Встречаемся в казино «Большие надежды», в девять вечера.

— Ты с ума сошел? Там вход по специальным билетам!

— Осведомлена ты неплохо! Скажи, что пришла ко мне, и тебя пропустят.

— Ни фига себе! А я смогу потом выйти обратно?

— Кому ты нужна, радость моя? Если информация стоящая — заплачу!

Дел на сегодняшний день прибавилось, но Гольдмах все же хотел проверить сказанное Таней Семеновой. Она утверждала, что за ним следят, а он ничего такого не замечал.

Миша прогулялся до продуктового магазина. Сделал запасы на ближайшие дни. Купил в киоске газету. Или он не умел обнаружить за собой «хвост», или Таня преувеличивала!

Вернувшись домой, он занял пост у окна. Следил за окнами соседнего дома и за художественными мастерскими. Тут-то и появился Балуев!

— Как вас занесло в наши края? — спросил Миша, разливая кофе в чашки.

Геннадий долго осматривался в этой странной для богатого человека квартире, но вопросов не задавал. Каждый живет как умеет.

— Вы имеете в виду город?

— Город? — удивился Гольдмах. — Вы давно здесь не были?

— Около года.

— Отдыхали? Нет, я имел в виду, как вас занесло в наш двор?

— Я здесь часто бывал в детстве. Мой отец работал в этих мастерских. Иногда тянет в такие хорошо знакомые места.

— Понятно.

— А вы давно здесь обосновались? — поинтересовался Геннадий.

— Недавно. Мне здесь нравится. Я не привык к роскоши. Родители у меня врачи. Теперь живут в Израиле. А я, как видите, здесь. Хотя мне иногда звонят и просят убраться в Жидомасонию.

— Кто звонит?

— Если б я знал? А Владимиру Евгеньевичу не предлагали? — осторожно полюбопытствовал Михаил.

— Вы знакомы с Мишкольцем?

— Нет, я просто спросил.

— Я, во всяком случае, ни о чем таком не знаю. Мишкольц — полукровка.

— Полукровкам иногда достается больше, чем евреям, — заметил Гольдмах.

Балуеву на миг показалось, что он разговаривает со стариком. В глазах собеседника светилась старческая доброта и мудрость. Он подумал, что с таким человеком можно было бы и расслабиться, хоть он из другого лагеря. Но как он может открыть, что работает на Поликарпа? Это же позор!

— А Гольдмах Исаак Ильич не ваш родственник? — Геннадий решил осторожничать в пределах разумного.

— Откуда вы могли знать Исаака Ильича? — засмеялся Михаил. — Сколько вам было лет в шестьдесят четвертом году?

— Я еще не родился.

— Я тоже.

— Я видел его могилу на кладбище. Она недалеко от могилы моего отца.

— Вот оно что! Мой дядя был скрипачом, поэтому покоится в таком престижном месте! — В голосе Михаила звучала ирония. — Но я о нем почти ничего не знаю, кроме того, что умер он не своей смертью.

— Вот как? Его убили? В шестьдесят пятом году?