Анатолий Ковалев - Гробовщик

Магнат тяжело вздохнул и сказал:

— Ты забыл, что кровь порождает кровь. А ведь мы с тобой это уже проходили. Прописные истины, Гена…

Михаил слишком рано позвонил Окуню. Тот спал и долго не мог понять, что от него надо какому-то Гольдмаху. Видно, накануне была очередная оргия, и босс еще не пришел в себя.

— Я улетаю на Кипр, — наконец втолковал ему Миша.

— Когда?

— Сегодня вечером.

— Это славно. Это хорошо. — Мозг авторитета прояснился и снова заработал в нужном направлении. — А куда потом?

— Еще не решил. Главное, не забудьте предупредить Жигулина.

— Да шел бы он, этот ментовский выродок! — Окуню важно было показать, как он ненавидит своего соперника, но Михаил-то знал, что они обязательно увидятся сегодня и обсудят его отъезд.

— Счастливо оставаться, — пожелал Гольдмах и положил трубку.

Через полчаса его «мерседес» стоял у главного входа в ТЮЗ. Он купил билет на утренний, детский спектакль. В незапамятные времена это делали за него родители. Потом он ходил в театр с классом. С возрастом сценическое лицедейство перестало его интересовать. Слишком увлек жизненный спектакль.

Он не знал, на сколько ему предстоит уехать, может быть навсегда. И вспомнив, что обещал Наде прийти к ней на спектакль, решил выполнить обещание перед отъездом.

В фойе стоял несусветный галдеж. Начались школьные каникулы, время аншлагов. Детей подвозили к театру на специальных автобусах, и вся эта орущая, визжащая масса толпилась возле гардероба и подгоняла несчастных старушек гардеробщиц. Те, как заводные, сновали туда-сюда, меняя пальтишки на казенные номерки. Строгие учительницы надрывали голосовые связки в тщетных попытках утихомирить массу. Разве может истеричная гагара унять шторм на море?

Гольдмаха забавляло это зрелище. Он сидел возле фонтана с золотой рыбкой, и на него никто не обращал внимания.

Билет, в связи с аншлагом, достался не самый лучший: в предпоследнем ряду. Видно было плохо, слышно и того хуже. Дети крутились, не могли усидеть на месте, перешептывались, а то и говорили вслух. Билетерша пыталась навести порядок, а потом задремала на стуле. Миша никому не делал замечаний. Его ничто не раздражало в этот последний день в родном городе.

Надя играла Белоснежку. Маленькая, трогательная, в пышном белом платьице. А вокруг семь бородатых мужиков, насмешливых, неотесанных. Он вспомнил, что видел этот спектакль лет пятнадцать назад. И тоже с Надей. Время будто остановилось в этих стенах. Не изменились ни Белоснежка, ни гномы. Вот только зрители немного другие. Более наглые, что ли? Или свободные? Их ничем не напугать. Они каждый день видят, как льется кровь. По телевизору, по видаку, а то и прямо на улице. Некоторые из них уже попробовали наркотики. Приобщились к жизни взрослых. И что им до проблем каких-то гномов? И что им искусственные слезы Белоснежки? Правда, Надя играет здорово. Это Гольдмах сразу оценил. Не зря она его так волновала в детстве. Вскоре он втянулся в происходящее на сцене. И к концу спектакля обнаружил, что сидящие вокруг перестали перешептываться и внимательно следят за действием, смеются над остротами и даже аплодируют. «Надо же! — подумал он. — Есть еще что-то вечное в этом мире».

Гримерная у примы детского театра оказалась крохотной комнатушкой, под стать самой Наде. Когда он вошел, она смазывала кремом лицо, и белая, круглая мордочка потешно сверкала при свете настольной лампы.

— Господи! Миша! — радостно взвизгнула травести при виде букета хризантем, который он приобрел в антракте. — Вот не ожидала!

— Я ведь обещал прийти на ваш спектакль.

— Надо было предупредить. Сейчас школьные каникулы. Где вы сидели?

— Не важно.

— Ой, как мне приятно, что вы пришли! — Надя импульсивно размахивала руками и от избытка чувств подпрыгивала на стуле. Без грима она казалась естественней и очаровательней в своем пышном, сценическом платье.

— Я пришел попрощаться. Вечером уезжаю.

— Надолго?

— Похоже, что навсегда.

Надя сразу изменилась в лице, погрустнела.

— Это все из-за вашей работы? — осторожно поинтересовалась она.

— Лучше чужбина, чем родная тюрьма, — печально улыбнулся Гольдмах. — Вы меня спасли, — продолжал он, — у меня появилось время, чтобы во всем разобраться. Больше ждать нельзя. Я был бы последней свиньей, если бы не зашел попрощаться. И потом, мне кажется, мы стали друзьями.

— На самом деле, — согласилась знаменитая актриса. — Только что вы всё стоите?

— Может, мы пообедаем вместе? — предложил он.

— С удовольствием! — захлопала она в ладоши. — Спектакли так выматывают, что голод просто зверский! Я быстро переоденусь, а вы подождите внизу.

В ресторане «У Сэма», куда они приехали, им выделили отдельный кабинет. Метрдотель расшаркивался перед ними битый час. Еще бы! Ведь сам Гольдмах воспользовался услугами своего ресторана. Решил напоследок погулять.

— Я здесь обедаю во второй или в третий раз, — сказал он Наде, когда принесли холодные закуски и бутылку шампанского. — Со стороны могло показаться, что Гольдмах ведет скучную жизнь. С людьми сходится тяжело. В оргиях не участвует. Карибами и Балеарами пренебрегает. И вообще, не очень вписывается в образ нового русского, балагура и затейника. Иногда я себе кажусь отшельником в пустыне.

— А вокруг — стадо диких верблюдов, — досказала она.

— Если бы! Верблюды не так кровожадны. Они довольствуются колючкой и могут целый месяц не пить. Сравнение неудачное. Животные лучше людей. Самый отпетый крокодил не так опасен, как человек.

— Миша, от вас можно заразиться скепсисом. Люди бывают разные.

— Извините. Что-то нашло.

— Просто вам грустно уезжать.

— Наверно. Хотя я испытываю противоречивые чувства. Здесь оставаться тоже невыносимо.

— За что выпьем? — спросила Надя, чтобы разрядить обстановку.

— За вашу чудесную игру! И вообще, за то, что детство уходит, а Белоснежка и гномы живут.

— Если бы вы знали, как надоедает играть одно и то же. Будто тебя приговорили к этой роли. А новых ролей не дают. Старею, Миша. Для травести — это катастрофа.

Они выпили, и он сообщил:

— А меня собираются обвинить в убийстве Полины. Не одно, так другое.

— Я поняла, что за вас серьезно взялись. И правильно делаете, что уезжаете. А сынишку Полины отправили в детский дом.

— Вы узнавали?

— Да. Вся эта история меня тоже как-то коснулась. У Полины из родственников осталась только тетка. Она отказалась от мальчика. У нее двое своих парней. Но проблема в другом. Сын Полины прижит от лица кавказской национальности.

— Это точно известно? — взволновался Михаил.

— Куда уж точней! В метрике записан папа-чеченец.

— Салман…

— Не знаю, зачем она это сделала? Некоторые вообще не пишут отца. Хотя и без того было понятно. Мальчик совсем не похож на Полину.