Анатолий Ковалев - Гробовщик

— Геночка, неужели это ты? — смеялась и рыдала Света.

— Нас, возможно, прослушивают, — предупредил он, — так что без эмоций, пожалуйста.

— Наплевать мне на всех! Пусть слушают мои эмоции! Где ты был?

— Об этом потом. Тимофеев смылся?

— След простыл.

— Из Греции есть какие-нибудь вести?

— Вести печальные.

— Поликарп?

— Если бы! Убили Олега Карпиди! — Она произнесла это срывающимся голосом.

— Тебе-то что волноваться?

— Олег был отличным парнем. Совсем не похож на отца.

— Все мы не похожи на своих отцов, а их дела нам аукаются. Гробовщик прилетел?

— Нет. Зато прилетел Мишкольц. Я его вызвала оттуда.

— Зря.

— Пожалуйста, не говори ему о нашем деле. Ты что-нибудь прояснил?

— Не по телефону. Мне надо заглянуть в дело Гольдмаха.

— Оно тебя дожидается.

— Ты его полистала?

— У меня мало времени, Геночка. Я устаю на своей работе. И потом, прости, продолжаю считать, что связь между делом Гольдмаха и убийством сыновей Поликарпа — плод твоей фантазии.

— Ладно, разберемся. Как продвигается мое дело?

— Сегодня должно было состояться судебное заседание, но тебя-то нет. В принципе, Марина согласна, но с условием, что во время каникул мальчики будут жить у нее. Я думаю, не стоит ломать копья по пустякам. Главное, пацанов мы отвоюем, а там уж как сложится.

— Поторапливайся, Светка! На следующей неделе я должен быть в Москве.

— Остались формальности, — по голосу было понятно, что она растерялась от такого заявления.

— Я не хочу здесь задерживаться, слышишь?

— А как же…

— Все решится на днях.

— Ты уже знаешь?.. — Она не договаривала, но они оба понимали, о чем речь.

— Остались формальности, — передразнил ее Гена.

— Когда приедешь?

— Завтра. Нужно еще утрясти одно дельце и встретиться с Вовой. Так что вечером жди.

— Я соскучилась. Гена…

— Я тоже…

— Может, все-таки придешь?

— У тебя завтра, как всегда, тяжелый день. Отдыхай.

На самом деле он неважно себя чувствовал и показываться ей в таком виде не хотел.

«Отлежусь у этого славного парня, а там видно будет», — говорил себе Балуев.

Миша вернулся в радужном настроении, хотя другой в его ситуации потерял бы сон и покой.

Родители Лики не удивились его намерению позвонить от них. То ли о чем-то догадывались, то ли дочь их просветила, когда приезжала в гости. Но самое поразительное, что Лика обрадовалась его звонку. Ведь он звонил впервые.

— Я чувствовала, что сегодня что-то такое произойдет!

— А Густав не подслушивает?

— Да он ни черта не понимает! Те двадцать слов, которые знал, и то уже забыл. Милый, родной, как я по тебе скучаю! Я, конечно, дура! Набитая дура! Я думаю о тебе каждую минуту! Здесь уже все опостылело!

Она ждала, что он крикнет: «Приезжай! Бросай все и приезжай!» Но Гольдмах сам не знал, где будет завтра.

— Все очень не просто, — сказал он ей, — мне нужна твоя помощь. Человек, который спас мне жизнь, может погибнуть…

Она записала адрес старика и заволновалась:

— Попробую уговорить Г устава, чтобы отвез меня. Если не получится — пойду пешком. Это близко.

— Надо обязательно сегодня. Если его не будет дома, поговори с женой. И главное, назови мою фамилию.

— Я все сделаю, Миша. А ты перезвони мне утром. Я встаю в шесть утра, а в семь уже на заводе. Работы полно. Кручусь как белка в колесе. Как все-таки здорово, что ты позвонил!

— Как маленькая?

— Хворает. Деревенский воздух не идет нам впрок. Наверно, детей надо заводить по любви… — Она вдруг заплакала, и он не знал, как ее успокоить.

Ее родители оставляли его на чай, и даже просили, чтобы он у них переночевал. Как-никак близилась полночь, а в это время опасно выходить из дому. Миша отказался. «Меня ждет больной», — рвалось с языка, но боялся, что его примут за сумасшедшего.

— Ну, как вы тут, больной? — спросил он с порога, изображая доктора Айболита.

— Хреново, Миша. Голова болит и тошнит.

— Это мы быстро исправим, — засуетился Гольдмах, сбрасывая на ходу пальто. — Сейчас сделаю новый отвар. К утру как рукой снимет.

— Давай-давай, мне надо быть живым и по возможности здоровым. И голова еще пригодится. Как старик?

— Я дозвонился до подруги. Обещала предупредить. Надеюсь, что Евгений Петрович ей поверит.

— Евгений Петрович? — удивился Балуев. — Он тебе так представился?

— Ну да.

— У Лося совсем другое имя-отчество.

— Значит, живет по фальшивым документам.

— Да-да, — Геннадий задумался. — Странно, что он расстался с портсигаром. Ты говоришь, он хранился у Неведомского?

— Могли быть сложности на таможне.

— Наверно, — согласился Гена, хотя вовсе так не думал. При этом он откинулся на спинку кресла, запрокинув голову и прикрыв веки.

— Вот-вот! — закричал Гольдмах. — Старик принимает такую же позу, когда с кем-нибудь разговаривает!

— Значит, действительно живет по фальшивым документам, — окончательно убедился Балуев. — И тебе представился как Евгений Петрович?

— А что? — всполошился Михаил.

— Да нет, ничего.

«Похоже, парня он серьезно не воспринимал. Решил подсунуть шакалам марионетку, но тут ведь не кукольный театр. Как только они терпели целый год? Как до сих пор не разорвали парня на куски? Видно, Лось им здорово втер. А если бы ему в один прекрасный день сообщили: нет больше Гольдмаха? Он бы и бровью не повел. А парень за него переживает. Не имея даже прямой связи, окольными путями предупреждает об опасности…»

— Вот что. Окунь прав. Тебе надо немедленно убираться из города.

— Куда?

Миша поставил перед ним большую кружку с горячим отваром.

— Есть план. Утром позвонишь Окуню. Скажешь, согласен, мол. Бегу покупать путевку на Кипр. Главное, выиграть завтрашний день. Какой им резон брать тебя под стражу? Подстава с девицей шита белыми нитками. Придется долго доказывать, а деньги на приличного адвоката у тебя имеются. Поэтому Кипр их вполне устраивает. Они настолько уверены в своей победе, что даже убрали слежку. Короче, успокоишь эту банду до поры до времени.

— А дальше что? Ехать на Кипр?

— Дальше — не торопись. Завтра вечером решим. Но послезавтра тебя здесь не будет.

Миша со вздохом оглядел стены старой чекистской квартиры.

Балуев сделал первый глоток и поморщился.

Мишкольц раскрыл объятия старому другу и тут же заметил:

— А ты сильно сдал.

— Старею, Вова.

— Иди ты! Тридцать-то хоть исполнилось?

— При чем здесь годы? Душа состарилась. Чувствую себя древнеегипетской статуэткой. Как там Америка?

— Что ей сделается?

— Кристина, Колька, как они себя чувствуют в Америке?

— Тебе привет от Кристины, — ушел от вопроса Владимир Евгеньевич. — Часто вспоминает тебя и наши посиделки после экспедиций. Мечтает, чтобы я открыл музей, а ты стал его директором.