Владимир Першанин - Мы умрем в один день

Нам не пробиться. По крайней мере, у Ивана Михайловича и Сергея нет ни одного шанса. Бежать они не могут, оба ослабели от потери крови, а шагом от бандитов не уйдешь. Люба Сергея не бросит…

Я снова смотрю на них, потом перевожу взгляд на Тишанку. А что если через плотину? На левом берегу шагах в сорока начинается густой пойменный подлесок. Если успеем добежать туда? Не выйдет, плотину бандиты крепко стерегут. А с патронами туго. Гранат бы нам с десяток!

«Гранаты», — шепчу я. Это слово почему-то сплетается со словом плотина. Гранаты и плотина. Взять и взорвать ее к чертовой бабушке! На память приходит раннее детство. Под городом размыло запруду, и мы наперегонки несемся туда. Дух захватывает, когда глядишь на мутный, весь в клокочущей пене поток, стремительно несущий бревна, вырванные с корнями деревья.

Мелькнувшая в памяти картина вдруг рождает смутную, еще не до конца оформившуюся мысль. У нас есть самодельная бомба, которую мы подобрали возле убитого бандита.

— Сергей, бомбой плотину можно взорвать?

— Одной маловато, — рассеянно отзывается Сергей, — штуки три-четыре надо.

Но ведь еще две гранаты лежат в карманах у Сани Василенко! Значит, взорвать плотину есть чем. Вот он, выход! Я, торопясь, глотая слова, объясняю Ивану Михайловичу и Сергею свой план. После взрыва плотины я брошусь на небольшом плоту или просто на бревне в поток, бандиты опомниться не успеют, как я за версту буду! Доберусь берегом до Жердевки, там возьму лошадь и — в уезд. А может, чоновцы или красноармейцы где-нибудь поблизости? Оба слушают меня, не перебивая. Наконец Сергей отрицательно машет головой.

— Ничего не выйдет. Представляешь, что будет твориться, когда хлынет вода? Ты не сумеешь выплыть.

Он неторопливо, по пунктам объясняет несостоятельность моего плана. С Москвиным трудно спорить. Действительно, в моем предложении много слабых мест. И бревнами из разбитой плотины затереть может, и в талой ледяной воде долго не продержаться. И бандиты за речкой следят — десять раз перехватить успеют.

— Так ведь нет другого выхода, — простодушно возражаю я, — не пробиться нам. Если Саня один не смог, то куда уж всем пятерым, да еще с пленным на шее! Вы с Иваном Михайловичем едва ходите, Люба тоже много не пробежит. На что тут надеяться?

Мы долго обсуждаем детали моего плана и в конце концов соглашаемся, что если удастся взорвать плотину, кому-то одному надо рискнуть.

— Что значит кому-то? — вскидываюсь я. — Мне и плыть, а кому же еще? Этот, что ли, поплывет? — кивок в сторону Кедрича. — Он дорогу не знает, и болячка у него на одном месте вскочила.

Борис, закусив губу, смотрит в окно. Обиду проглатывает молча.

У нас все готово. У грузовых ворот лежит небольшое бревно. Плот, конечно, удобнее, но на нем трудно проскользнуть незамеченным. А бревен мало ли плывет? Имеющиеся ремни и веревки связаны в один длинный кусок. Мина будет самая примитивная, веревку привяжем к чеке и в нужный момент выдернем. Еще предстоит достать гранаты, и двадцать шагов, которые отделяют нас от Сани, могут оказаться для любого последними.

Гранаты вызвался принести Борис. Ни я, ни Люба с Кедричем не разговаривали. Молчал и он. Это были, наверное, его первые слова за целый день. Заело. Совесть проснулась!

— Ты же здешние места плохо знаешь, — не выдержав, снова съехидничал я, — еще заблудишься! Лучше я сползаю.

— По-хорошему надо бы Саню забрать, сюда перенести, — не обращая на меня внимания, сказал Башлыков, — только не дадут они этого сделать. Добро, Борис, рискни!

Казалось, что темнота никогда не наступит. Томясь в бездействии, мы терпеливо ждали ее. Люба разделила остатки сала, но при одной мысли о еде к горлу подкатывала тошнота. Заметив мое состояние, она сказала что-то ободряющее, а я огрызнулся в ответ.

Вдруг я утону. Вспомнилось, каким мутным неукротимым валом неслась в половодье вода в нашей речке, и стало не по себе.

Но время все-таки шло. Наконец наступила темнота, и Кедрич через выбитые грузовые ворота пополз к почти неразличимому впереди пятну. Мы стояли у окон, напряженно ожидая, что вот-вот тишина разлетится на кусочки от грохота выстрелов и криков, но минута проходила за минутой, и по-прежнему было тихо. Борис вернулся с гранатами и маузером Ивана Михайловича, в котором не осталось ни одного патрона.

Добраться до плотины и заложить там гранаты казалось легче — вот она речка под боком. Но Сергей, который настоял, чтобы самому это сделать, поскользнулся и упал. Бандиты открыли огонь. И ему с полчаса пришлось сидеть по горло в ледяной воде, ожидая, когда стихнет пальба.

Взрыв яркой вспышкой располосовал темноту, и сразу же вслед за гаснущими его раскатами родился новый звук — рвущейся через пробоину воды. На плотине что-то трещит, рушится, и гул клокочущего потока устремляется все дальше и дальше.

Бандиты молчат, прислушиваясь к странному звуку, видимо пока не понимая, что все это значит.

— Пора, Федя, — шепчет Иван Михайлович.

Бледная лунная горбушка появляется из-за облаков.

Как не вовремя! А впрочем, лучше пусть светит, по крайней мере, к мельнице будет трудно приблизиться незамеченным. Только бы ребята до утра продержались! Темный, с белыми пенными гребешками поток беснуется у самого подножия мельницы. Москвин и Кедрич помогают столкнуть бревно. Башлыков со второго этажа бьет в сторону леса короткими очередями.

— Ни пуха, Федя!

Борис находит на ощупь мою руку и пожимает ее. Я медлю, чувствую, как все тело заранее пронизывает ознобом. Эти секунды едва не становятся для нас последними. Длинная очередь проходит над самыми головами. И сразу поднимается торопливая яростная пальба. Я отталкиваю бревно и, ухватившись за край, бросаюсь с закрытыми глазами вперед.

Ледяная вода ошпаривает, словно кипятком. Я выныриваю. Заметили или нет? По воде, кажется, не стреляют. Пули идут выше, туда, где, отвлекая от меня внимание, ребята тратят последние патроны. Продержитесь хоть несколько часов! Вцепившись в мокрую скользкую древесину, я тесно прижимаюсь к бревну. Тяжелые сапоги тянут ко дну. Пожалел оставить, теперь расплачивайся! Меня крутит течением, но освободить одну руку, чтобы подгребать, я не решаюсь.

Бревно проносится мимо торчащей навстречу коряги. Немного левее и… я не успеваю порадоваться своей удачливости. Еще один топляк, смутно белея, ошкуренным стволом, торчит впереди. Я пытаюсь среагировать и немного отвернуть бревно, но течение упрямо тащит меня за корягу. Удар приходится по кисти правой руки. От сильной боли на мгновение теряю сознание и разжимаю пальцы.

Я барахтаюсь, тщетно пытаясь поймать бревно, и начинаю хлебать воду. Тут бы и закончилось мое плавание, но под ногами вдруг чувствую дно. Бревно останавливается, ткнувшись в затопленные кусты. Стоя по горло в воде, с трудом выталкиваю его одной рукой и снова повисаю, зажав бревно под мышкой. Правая кисть, которую я держу на весу, отдает тягучей пульсирующей болью. Опускаю раненую руку в воду. Становится немного легче. Только бы не соскользнуть. На берег выбираться рано — могут перехватить. Надо выдержать хотя бы еще полчаса. Я почему-то не чувствую холода, сонное оцепенение расслабляет тело, но продолжаю, как клещ, цепляться за шершавую кору.