Геннадий Абрамов - Ни за грош

По лицу Хопрова пробежала хмурь. Он растерянно смотрел на Изместьева.

– Легкий нажим?

– Да, - ответил Иван.

– Хорошо... Записываем: "дерево".

– Чего? - не понял Севка. - Было же "дерево".

И опять?

– Именно. Не отвлекайте... Следующее слово: "тропа"... Так... Хорошо. Ответ: "ухожу". - Изместьев возвысил голос. - Дальше - "война"!

Хопров насупил брови и взморщил лоб. И отвечал чуть громче.

– Дрожание, - сказал Иван.

– Вижу, вижу... Записывайте: "будь проклята". Записали? Теперь "опушка"!

– Дрожит.

– "Опушка"!

Глаза Хопрова вспыхнули и тотчас потускнели. На лице его медленно, как на фотобумаге под проявителем, проступал страх.

– "Пушки"? Я правильно понял?.. Ясно. Запишите: "пушки"... И еще одно: "березовый знак"!

Хопров резко дернулся. И захрипел.

– Спасибо, достаточно, - быстро сказал Изместьев и положил руку на плечо больного. - Успокоились.

Все хорошо. Успокоились. Вы молодчина, Павел Никодимыч. Там, где задержка с ответом, отметьте галочкой. Напротив слова. Не затруднит? Кстати, и техника может отдохнуть.

Иван надавил на клавишу.

– Пашенька, - сокрушенно закачалась Тужилина, засматривая на кровать. Пашенька, - и вдруг бросилась на Изместьева с кулаками. - Черти с рогами! Мучители! Изверги!

Изместьев был настолько измотан допросом, что даже не защищался нелепо выставил руки и отклонился, оберегая лицо.

– Никитич, - попросил он.

Иван нехотя приподнялся, обхватил разъяренную женщину сзади и стиснул.

– Придется обеспечить безопасность, - сказал Изместьев. - И тишину.

– Попробуем.

Тужилина ругательски ругалась и сопротивлялась отчаянно.

– Бабун-я дорогая, - оторвав от пола, Иван покружил ее, как малого ребенка. - Смирно. Не бузи.

Она рычала, сучила ногами, пыталась его укусить.

– Я кому сказал?

Севка выхватил из запечья веревку, и вдвоем они вынесли ее на веранду.

Вскоре крики там прекратились.

– Ничего страшного, Павел Никодимыч. Не волнуйтесь, - успокаивал Хопрова Изместьев, платком вытирая шею, лоб, потные ладони. - Скандал нам сейчас ни к чему. Вероятно, беседа наша не для женских ушей. Вы согласны?.. Пусть Евдокия Николаевна займется хозяйством.

Вернулись ребята. Иван был туча тучей.

– Завязываем,что ли?

– Никитич! Держите себя в руках.

– С тех пор как с вами связался, я только этим и занимаюсь.

– Потерпите, осталось немного. Еще один акт.

– Ладно, Иван, - сказал Севка. - Первый тайм мы уже отыграли.

Иван раздраженно уселся на табурет.

– Ну? Врубать?

– Павел Никодимыч, Вы отдохнули?.. Продолжим?.. Итак: "озеро".

Хопров смотрел на Изместьева пугливо и недоверчиво. - Внимательнее. Прошу вас, Павел Никодимыч. "Озеро"... Так. Хорошо. Спокойнее... "Изгиб"?.. Нет?.. Вот оно что. Записываем, "гибель, гибнет". Слышите, товарищи? Озеро гибнет... Прекрасно. Поедем дальше. "Небо".. Что?.. "Мало"? Как это - мало?.. А впрочем... Запишите: неба - мало... Так. Теперь - "ложь"... Прекрасно... "Противно". Запомним. Вам противна всякая ложь... "Боль"... Так. Пишите: "ерунда"... Замечательно, Павел Ннкоднмыч, очень хорошо, - и снова возвысил голос: - "Молодежь"!

– Нажим.

– Правильно, так и должно быть... Не торопитесь...

"Надо"?.. Что-что?.. "Надо есть"?.. "Хуже горя"?.. Не понимаю, какое-то длинное слово... А, вот оно что. Запишите: "надоела хуже горькой редьки". Про вас, между прочим... Хорошо, Павел Никодимыч. Спокойно. Мы движемся к финишу. Еще немного... "Собака"!

– Дрожит.

– Вижу... "Да". Запишите: "да"... "Сторож"!

– Нажим. Сильный нажим.

– "Низость"!

– Нажим.

– Он отвечает: "да". Все время одно и то же: "да, да"... "Плач"! Плач взрослого человека. "Плач"!

– Дрожит. Сильно. Нажим.

– Он вспомнил. Видите? - воскликнул Изместьев. - Он все вспомнил! Мы были правы! Вспомнил! - Лицо его победно высвстилось. - Запишите: "лай". "Плач - лай"... Ax, какой же вы молодчина, Павел Никодимыч... "Издевательство"!

– Сильное дрожание. Очень сильное.

– "Атака"!

Хопрова качнуло в сторону. Он крупно задрожал.

– Нажим! Сильный нажим!

– "Удар"!

– Он просто каменный!

– "Я". Запишите: "я, я".

В глазах Хопрова мелькнул безумный злой сверк.

С неожиданной силой он выдернул у Ивана руку и, хрипя, попробовал приподняться.

– Хана, - вскочил Иван. - Не могу больше! Пошли вы...

– Достаточно, все, - торопливо заговорил Изместьев. - Все. Это все. Успокойтесь. Извините нас, Павел Никодимыч. Успокойтесь. Прилягте, пожалуйста, - он обнял Хопрова за плечи. - Вы даже не представляете, как нам помогли. Все. Больше не будем. Спасибо вам. Большое спасибо. Ложитесь, отдыхайте. Сейчас придет Евдокия Николаевна...

– Сваливаем?

– Минутку. Там пленка осталась?

– Навалом.

– Запишем сюда же. Недостающее, - сказал Иэместьев. - Чтобы ни у вас, мои дорогие, ни у Кручинина - никаких сомнений. Последний штрих.

– Мужик! Эй! Обожди!

– Не слышишь, что ли? - Притула грубо развернул меня за плечо. - Охамел тут совсем?

– В чем дело? Что вы хотите?

– В лоб тебе закатать. Желаешь? Могу.

Залаяла Цыпа. Некстати весьма.

– Свянь, - сказал Агафонов. И мне: - Извини, батя. Нормально. Ты кто? Не сторож случайно?

– Что вы хотите?

– "Жигулевича" не видал? Белый такой, грязью заляпанный. Не видал?

– Здесь? На пруду?

– Сам из деревни?.. Ладно, неважно. Вон наше Привольное. Вторая хата с краю. Там "Жигулевич" стоял. Два дня.

– А сейчас тю-тю, - разъяснил Притула.

– У вас украли машину?

– Допер.

– Сочувствую.

– Ты же ходишь здесь. Не видел, когда уехала?

– А сами вы? Ничего не слышали?

– Спали мы, батя. Черт.

– По ночам, молодые люди, я тоже сплю. Утром делал обход. Тем не менее при всем желании я не мог видеть, кто и когда уезжает из вашей деревни. Не мой объект. Да и видел бы, не отложил в памяти. Ни к чему.

– А ты кто вообще-то? Правда, сторож? Разговариваешь как-то не по-советски.

– Может быть, я пойду? С вашего разрешения. Не понимаю, отчего мои слова так задели Притулу.

Он вышел из себя.

– Мы не люди для тебя, да? Брезгуешь, да?.. Уу.

Чпокнул бы промеж глаз.

– Не заводись. - Агафонов сдерживал приятеля как мог.

– Заткни собаку!

Цыпа, как на грех, лаяла взахлеб.

– На нервы действует!

Агафонов решил ее приманить.

– Кыс. Кыс. Иди сюда. Воротничок сделаем. Шапочку. Не бойся. Иди.

Я закричал:

– Цыпа! Не подходи! Чужой! Цыпа!

– Прикрой варежку!

– Цыпа! Убегай! Уходи!

– Умолкни,тебе говорят! Тварь.

– Цыпа! Домой! Беги, Цыпа! Домой!

Притула сбил меня с ног.

– Лежи и не дрыгайся. - Коньячным перегаром он дышал мне в лицо. Я услышал жалобный собачий взвизг. А потом увидел Агафонова. Он нес мою Цыпу, одной рукой держа ее за загривок, а другой, как намордником, прихватив ей пасть, чтобы она не кусалась.

– То-то же, - Притула пнул меня и отпустил.