Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

— Реми!

Это зовет Клементина. Никогда от них не дождешься хоть минуты покоя. Реми развел руками, глядя на портрет и как бы призывая его в свидетели. И синие глаза словно ожили в ответ, словно попытались выразить какой-то смутный призыв. Реми схватил портрет, сунул под мышку и крадучись вышел из комнаты.

— Реми!

Он на цыпочках пробрался к себе. Мама освобождена, но куда же ее спрятать? Ведь Клементина роется всюду… Может, пока на шкаф? Реми встал на стул, спрятал картину за выступ. Ему хотелось попросить прощения у покойной.

— Реми!

Клементина уже на лестничной площадке. Реми спрыгнул, отодвинул стул в сторону и сделал вид, что причесывается перед встроенным в шкаф зеркалом. На пороге появилась Клементина.

— Ты почему не отзывался?

Она с подозрением огляделась.

— Реми, я уже подогрела тебе молоко. Ступай вниз!

Реми пожал плечами, двинулся первым, старушка — за ним. Молоко. Укрепляющие средства. Капли. Витамины. Сколько можно, в самом деле?! Реми сошел вниз. Дядя Робер перестал шуметь, однако света по-прежнему не было. Значит, ужинать придется при свечах. А где Раймонда? В гостиной никого нет, в столовой — тоже. Дядя оказался на кухне: смеялся и разговаривал с Раймондой. Увидев племянника, он поспешно отошел от нее в сторону.

— Твой отец, конечно же, забыл предупредить поденщицу, — сказал дядя. — Даже дров нет, камин нечем топить! Деревня — это, конечно, мило, но кое о чем надо все-таки заранее позаботиться.

Дядя был в одной рубашке с засученными рукавами, лоб его вспотел. На столе стояла бутылка белого вина, бокал и термос.

— Сосочка с молочком — для тебя, сынок, — заметил дядя. — Хотя я на твоем месте предпочел бы этому термосу стаканчик вина.

Он, насвистывая, принес другой бокал и наполнил его до краев.

— За твое здоровье!

Реми протянул руку за бокалом, но тут вмешалась Раймонда:

— Нет, не смейте.

— Что? Это еще почему?

— Но ваш отец… запретил…

Реми поднял бокал и залпом осушил, назло смеющемуся дяде.

— Вы поступаете дурно, господин Вобрэ, — сказала Раймонда дяде. — Ведь вы прекрасно знаете, что ему пока нужно поберечься.

Дядя Робер расхохотался, да так, что ему пришлось сесть.

— Ну, ребята, с вами не соскучишься! — вскричал он. — Да, Реми, с такой предупредительной сиделкой держи ухо востро!

Дядя зашелся в приступе кашля, весь побагровел и дрожащей рукой вновь наполнил бокалы.

— Эй, чудо-мальчик, за твои, как говорится, успехи — в любви и вообще!

Он степенно выпил, поднялся и потрепал Раймонду по щечке:

— Не обижайся, маленькая.

И, показав на племянника большим пальцем, добавил:

— Заставьте-ка его немного потрудиться. Не все же его будут обслуживать.

— Если понравится, сам буду трудиться, — огрызнулся Реми. — А командовать мною нечего. Осточертело уже, что со мной обращаются так, будто я… будто я…

Реми в ярости схватил бутылку. Он и сам толком не знал, чего хотел: то ли пить, то ли шарахнуть бутылку о плиточный каменный пол.

— Ого, видели? Вот это молокосос! — потешался дядя.

Он извлек из кармана целую пригоршню сигар, не глядя взял одну и кухонным ножом отсек кончик так, что тот отскочил.

— Я б тебя научил жить, драгоценный отпрыск!.. — бормотал дядя, пытаясь найти спички.

Сплюнув табачные крошки, он направился к двери и распахнул ее. В светлом проеме он предстал огромным темным силуэтом, и этот силуэт на секунду задержался, сделав полуоборот. Реми наполнил бокал и вызывающим жестом поднес его к губам.

— Бедная малышка, — пробормотал дядя. — Ну и работенка же у вас!

Он спустился по ступенькам крыльца и, тяжело ступая, зашагал по гравию. Над порогом, извиваясь, медленно уходили вверх кольца дыма. На втором этаже хлопнули ставни, затем там послышались дробные шаги Клементины. Реми бесшумно поставил на стол свой бокал и посмотрел на Раймонду — она плакала. Реми не смел пошевелиться. У него болела голова.

— Раймонда, — выговорил он наконец, — мой дядя — ничтожество, и не надо обращать на него внимания… Отчего же вы плачете?.. Оттого, что дядя, уходя, сказал что-то о вас?

Раймонда отрицательно покачала головой.

— Тогда отчего же? Оттого, что он мне пожелал успехов в любви?.. От этого, да?.. Вам неприятно, что дядя подумал, будто…

Реми приблизился к молодой женщине, приобнял ее за плечи.

— А мне это нисколько не досадно, — продолжал он. — Представьте себе, Раймонда, что я… немножечко влюблен в вас, только представьте себе на минутку!.. Что ж тут дурного?

— Нет, — пробормотала Раймонда, отстраняясь, — не надо… Ваш отец рассердится, если узнает, что… Мне тогда придется уйти от вас.

— А вы не хотите уходить?

— Нет.

— Из-за меня?

Раймонда заколебалась, и у Реми болезненно сжались и застыли плечи и шея. Он следил за губами Раймонды и, догадавшись, что́ она собирается ответить, остановил жестом:

— Не надо, Раймонда… Я и так знаю.

Реми сделал несколько шагов, закрыл дверь носком ботинка. Затем машинально переставил бокалы. Ему было не по себе. Впервые он думал о ком-то другом. И так, стоя поодаль, Реми снова спросил Раймонду:

— А что, неужели так трудно найти другое место?.. Наверное, долго придется подыскивать?.. Просматривать объявления о найме на работу, да?

Но нет, судя по всему, дело не в этом. На лице Раймонды промелькнуло выражение какой-то грустноватой радости.

— Простите меня, — промолвил Реми. — Я не хотел вас обидеть, я только пытаюсь понять.

Он налил еще немного белого вина; Раймонда подалась вперед, намереваясь отнять у него бутылку, но Реми возразил:

— Оставьте. Мне так лучше думается. Помогает.

Он вдруг понял, что от них, семьи Вобрэ, Раймонда получает жалованье, точно так же как Адриен, Клементина или любой другой наемный работник — их Реми не знал, но иногда слышал, как их имена упоминаются в разговоре. В памяти всплыл голос отца, его характерные интонации: «В конце концов, я работаю ради твоего блага…» Все окружение Реми работает ради него, беспомощного инвалида, которому нужны экзотические фрукты, изысканные цветы, дорогие игрушки, роскошные книги.

— Я, наверное, тоже буду работать, как все, — пробормотал Реми.

— Вы?

— Да, я. Вас это удивляет? Я, по-вашему, не способен трудиться?

— Нет, почему же… Но…

— Думаю, невелика премудрость— заведовать каким-нибудь отделом или бумаги подписывать.

— Ну разумеется! Если под работой понимать такое времяпрепровождение!

— Я могу и физически трудиться, если захочу… А ведь мне ни разу не приходилось растапливать камин или плиту… Что ж, вот сейчас и попробуем. Ну-ка посторонитесь!

Реми снял с кухонной плиты крышки и кольца, схватил старую газету, яростно скомкал ее.