Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

Дверь кухни внезапно распахнулась, и все посмотрели в ту сторону. На пороге стояла Клементина.

— Можно убирать со стола? — спросила она.

Дядя пожал плечами, смерил Реми взглядом с головы до ног.

— Дай-ка мне пройти… Спокойной ночи, Раймонда. Не забудь — в семь.

Он сверил свои ручные часы с большими стенными и начал тяжело подниматься по лестнице. Реми следил за ним. Юношу трясло — хотелось схватить подсвечник и со всего размаха… Черт бы побрал этого гнусного типа! Вот он добрался до лестничной площадки, подошел ближе к перилам — они ему едва-едва по пояс. Слегка толкнуть — и…

— Спокойной ночи! — помахал им дядя.

Затем хлопнула дверь его комнаты, и наверху послышался мерный скрип половиц и деревянной обшивки — от одной балки к другой.

— Ты же совсем ничего не ел, — прошептала Клементина.

Реми провел рукой по лицу, тряхнул головой, словно пытаясь прогнать боль от удара, и сказал:

— Да брось ты. Оставь мне графин и бокал.

Он не смел говорить громко. Раймонда успокоилась первой и вновь села. Реми попробовал закурить сигарету, но спички одна за другой ломались у него в руках.

— А ты свечку-то… свечку возьми, — посоветовала Клементина.

Она, пожалуй, единственная из всех сохранила хладнокровие. Собрав посуду на поднос, Клементина унесла ее на кухню. Реми придвинул к себе стул.

— Вы же никуда не поедете? — произнес он.

— Конечно нет, — ответила Раймонда.

Реми взял свечу, поднес ее ближе к лицу Раймонды.

— Реми, это еще зачем?

— А затем, чтобы знать наверняка. Солги вы сейчас — и я сразу заметил бы. Вы, конечно же, ни о чем не догадываетесь, но если бы вы уехали, то я, наверное…

Он поставил подсвечник на стол, резким движением ослабил узел галстука.

— Дайте мне какое-нибудь снотворное, — добавил он, — иначе я всю ночь не сомкну глаз.

Раймонда сама растворила ему таблетку в стакане воды. Реми выпил, немного расслабился и даже попытался улыбнуться.

— Не говорите ни о чем моему отцу — он и без того взбесится, когда узнает, что дядя Робер уходит из фирмы.

Тихо потрескивали свечи; ночь уже всюду вступила в свои права: за окнами, в коридорах, в пустых комнатах. Реми склонился к Раймонде.

— Слышали, что он тут говорил? Что мой отец будто бы и дома ни с чем не может справиться. А что это дядя имел в виду, а? Раймонда, вы же наверное кое-что слышите — тут слово, там слово…

— Нет, — возразила Раймонда и, подавив зевок, взялась за подсвечник. — Реми, вы утомились. А я все же отвечаю за вас.

— Ладно. Я пойду спать. Мною, наверное, до гробовой доски будут командовать: «Вставайте… Ложитесь спать… Кушайте…» Раймонда, неужели я настолько жалок?

— Ну вот, опять вы начинаете глупости говорить. Спокойной ночи!

— Раймонда, поцелуйте меня.

— Реми!

— Поцелуйте. Если хотите, чтобы я сегодня хорошо спал, то придется меня поцеловать, вот сюда.

И он ткнул себя пальцем в лоб, чуть выше переносицы.

— А после я вам кое-что скажу. Кое-что важное.

— Реми!

— Неужто вам не интересно?

— Хорошо, но обещайте, что сразу же уйдете в свою комнату.

— Обещаю.

— Ох, вы просто несносны, бедный мой Реми.

Она быстро поцеловала его и отскочила на несколько шагов, словно опасалась какой-нибудь дерзости с его стороны.

— Поцелуй довольно посредственный, — заметил Реми. — Вы смотрите на меня? А признайтесь, вы ведь согласились не ради меня, а ради себя — чтобы узнать… Ну так знайте: я только что пожелал своему дяде смерти — всей душой, изо всех сил, как тогда тому фокстерьеру… Ну вот и все, а теперь — спокойной ночи, Раймонда.

Реми взял первый попавшийся подсвечник и пошел вверх по лестнице; за ним, преломляясь на каждой ступени, следовала его тень. Его действительно охватила сонливость. Комната показалась огромной, чужой. Реми закрыл окно: он боялся летучих мышей. Разделся. Простыни были холодные, слегка влажные. Его начала бить дрожь, и он принялся растирать ноги. А вдруг завтра они ему откажут? Но нет — стоит лишь захотеть… Стоит лишь захотеть… Сон, точно туман, уже окутывал Реми. Юноша вспомнил о портрете, спрятанном на шкафу. Но у него совершенно нет причин бояться мамы. Напротив — она хранит его… На лестничной площадке скрипнули половицы — Раймонда прошла. Где-то далеко-далеко, на самом краю деревни, залаяла собака. «Я засыпаю, — подумалось ему. — Возможно, я был не прав». У Реми мелькнула мысль, что он, кажется, забыл запереть дверь на ключ, но уже не было сил пошевелиться — до того он изнемог. Ну и ладно. Впрочем, что особенного может случиться? Ничего, ровным счетом ничего.

Он уснул и видел сон, но, должно быть, совсем недолго; а затем внезапно очнулся, потому что его лба коснулась чья-то рука. Чей-то старческий голос еле слышно бормотал рядом. Холодная ладонь погладила его щеки, потрогала веки — проверяла, закрыты ли глаза. И все это происходило где-то далеко, все было так нежно… Руки любовно гладили его, завладевали его проясненным во сне лицом. Реми впал в забытье. Его несло течением меж каких-то черных берегов.

Он пришел в себя и услышал, как часы бьют семь. Перед ним был серый прямоугольник окна: две рамы, пересекаясь, образовывали меч. Реми вдруг резко поднялся на локте. Он знал… Никаких сомнений… Раймонда уехала.

Реми поднялся, постоял в нерешительности. А если он наткнется на Клементину — что тогда сказать? A-а, к черту!.. Главное, есть за что бороться… против них всех. Он взялся за ручку двери и вдруг понял: да ведь он, можно сказать, борется за свою жизнь! Нет, не имела права Раймонда уехать и оставить его в плену у… У кого? У чего? Этого Реми не знал, но твердо верил теперь: он в заточении… Он рывком, чтобы не скрипнула, распахнул дверь. В полумраке смутно угадывались очертания стен, перил, лестницы, которая уходила вниз, словно под воду, на дно. Вот оно, заточение! Самое что ни на есть! Он — обитатель аквариума, аквариумная рыбка; подслеповатая, ленивая, окруженная незнакомыми силуэтами, которые скользят там, за стеклом, в недосягаемом для нее пространстве. Время от времени и аквариум, и воду меняли. Какие-то лица склонялись над ним, спящим; чьи-то глаза следили, как он кружит по своей стеклянной тюрьме. На миг он поверил, что Раймонда… но Раймонда тоже по ту сторону, как и остальные. Реми пересек лестничную площадку. В тишине холла мерно тикали часы; иногда доносился и другой, едва слышный мягкий стук: это маятник задевал за деревянный корпус. Кафельный пол внизу сверкал, словно водная гладь. Медленно, осторожно перегнувшись через перила, Реми заглянул в зияющую пустоту. Откуда эта, как будто привычная, осторожность движений? Когда-то он, кажется, уже наклонялся вот так же — но когда? Во сне? Или в детстве? И он уже знал, что там, прямо под собой, увидит темную, скрюченную фигуру…