Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

— Хватает.

— Так в чем дело?

— В том, что я хочу зарабатывать сам.

Лицо Вобрэ вдруг снова стало замкнутым, отчужденным. Он встал, отогнул обшлаг рукава и взглянул на часы.

— Мы вернемся к этому разговору чуть позже. Замечу, однако, что порой мне кажется, будто у тебя, мой мальчик, не все ладно с рассудком. Дядины вещи здесь?

Вобрэ накинул на согнутую руку брюки, жилет и пиджак, которые Реми сложил на стуле.

— Я что-то не вижу его портфеля.

— Наверное, в машине остался, — ответил Реми.

— Ну, пока… На твоем месте я бы прогулялся по парку.

И Вобрэ вышел — бесшумно, как и вошел; Реми затворил за ним дверь, повернул ключ, закрылся на щеколду и в полном изнеможении прислонился к косяку. Хотелось вытянуться на кровати и заснуть. Так всегда бывало после встреч с отцом: казалось, будто прошел медицинскую проверку, будто его всего осмотрели, обследовали, прозондировали, ощупали, — и он превращался в выжатый лимон, в скорлупу от выпитого яйца. Реми приблизился к шкафу, прислушиваясь к каждому звуку и стараясь не скрипеть половицами. Внезапно его пронзила невероятная мысль, от которой рука так и застыла в воздухе на полпути к портфелю. Ведь он — дядин наследник! Ну конечно! Иначе и быть не может. Оставлено же где-то завещание, и по этому завещанию все дядино имущество, несомненно, переходит к племяннику. То есть и портфель принадлежит ему, Реми, по праву. И не нужно никого бояться.

Реми положил портфель на кровать. Да, по праву, а что? Разве дядя так уж ненавидел своего племянника?.. Если разобраться беспристрастно… Конечно, бедняга бывал частенько зол — того и гляди набросится. Можно подумать, жизнь сыграла с ним не одну злую шутку. А вообще, сколько ни ройся в памяти, всерьез обижаться на дядю не за что. Ну повздорили накануне. Да разве теперь это важно? Раймонда права: дядя хотел его позлить, только и всего. Дядя всегда был задира, но добряк. Кто приносил все эти книги — иллюстрированные истории о путешествиях, приключенческие романы, рассказы о первопроходцах? Дядя. А как он стеснялся и смущенно пожимал плечами, вручая очередную книгу! Ведь он всем своим видом хотел показать: за такой пустяковый подарок благодарить не надо, и что там насочиняли, всерьез принимать тоже не надо… Реми медленно расстегнул пряжки, нажал на замок. Нет, он перед дядей ни в чем не виноват. Самой судьбой предназначено, чтобы в один прекрасный день портфель попал именно к нему, Реми, и чтобы Реми достал папки и разложил на покрывале… Все складывалось одно к одному. Все выстраивалось в логической последовательности, она-то и потребовала смерти одного ради свободы другого. А ведь Безбожьен уверял, что воля всесильна. Как же так, если гораздо лучше верить, что ход событий не изменить и, что бы ни случилось, он, Реми, не виноват.

Реми перелистал первую папку: письма из Лос-Анджелеса и Окленда, деловые бумаги, имена неизвестных ему людей и цифры; прикрепленные к письмам копии документов, перечни фруктов: апельсины, бананы, ананасы, грейпфруты, виноград, лимоны… И Реми вдруг впервые представил себе все эти золотистые фруктовые горы. И впервые мысленно увидел склады — как к ним непрерывно подъезжают и отъезжают грузовики, как поворачиваются стрелы подъемных кранов, как стоят на выходе из порта грузовые суда и настойчиво гудят: «Пропустите!» Ему даже почудились вкусные запахи фруктов. Вот бы подняться на суда, обозреть причалы, где снуют докеры, стать хозяином всех этих богатств!.. Какие все-таки серые, ничтожные людишки эти братья Вобрэ! Один, теперь покойный, вечно брюзжал и злился; другой, здравствующий, вечно носится со своими мелкими расчетами. Да, он, Реми, и впрямь еще не жил. Но заживет, и притом совсем по-другому. Подумаешь, фрукты! Да что там фрукты, когда есть металлы, лес, кожа — может, даже драгоценные камни! Листки задрожали в руках Реми. Казалось, дядя открыл ему Америку, рассказав о ней сухим языком цифр; казалось, он загодя готовил племянника к этому открытию, даря ему приключенческие книги.

Реми бегло просматривал одну папку за другой. Вот бы охватить одним взглядом все сразу. Между тем в записях замелькали знакомые имена — например, Борель. Дальше пошли счета, потом опять письма, сложенные в большую желтую папку. Последнее по времени письмо, засунутое в блокнот, чуть было не ускользнуло от взгляда Реми: он машинально выхватил глазами несколько слов — и вдруг, сам не зная почему, стал читать все.

Психиатрическая клиника

доктора Вернуа

44-бис, проспект Фоша

Фонтене-су-Буа, деп. Сена

10 октября

Сударь!

Ночь прошла неважно. Несчастная возбуждена. Она без конца говорит, иногда принимается плакать. Даже для меня, при всем моем опыте, это тяжелое зрелище. Врач уверяет, что болей у нее нет; но как знать, что происходит в ее воспаленном мозгу? Приезжайте как только сможете. Ведь в вашем присутствии она всегда успокаивается. Еще одного приступа допустить никак нельзя — он может оказаться роковым. О малейших переменах в состоянии пациентки я вас немедленно уведомлю.

Преданная вам

Листок вырван из больничного журнала. Почерк крупный, твердый… Реми аккуратно сложил все папки и сунул в портфель. Вот так штука! Вот так дядя Робер: слыл закоренелым холостяком и о семейной жизни всегда говорил в ужасных выражениях, а сам принимал участие в судьбе какой-то сумасшедшей. Не иначе как бывшей подруги. А ну их! Дядина личная жизнь племянника не касается. Реми открыл свой лежащий на полу чемодан, влез на стул и достал спрятанную за выступом шкафа картину. И перед ним вновь появилось мамино лицо: пристальный, даже чересчур пристальный взгляд синих глаз, казалось, был по-прежнему устремлен куда-то поверх плеча Реми, как будто оттуда приближалось что-то необыкновенное, чарующее. Реми почувствовал, как глаза его защипало от навернувшихся жгучих слез. Он опустился на колени, плашмя уложил картину на самое дно чемодана, а сверху разместил портфель. Затем покидал туда белье и швырнул чемодан к кровати, напротив изголовья. Все готово!

Он осторожно, без шума открыл дверь и спустился. Жалко ли расставаться с Мен-Аленом? Честно говоря, нет. Но он сердился на отца за то, что тот так безжалостно готов продать память о прошлом и прежнюю жизнь, где все было связано с мамой. Значит, придет кто-то чужой и начнет кромсать по живому: вырубит деревья-великаны, перекроит на свой лад и парк, и дом, и тогда для хрупкой маминой тени не будет больше места. И ей, гонимой отовсюду, останется лишь одно прибежище — загадочная заброшенная картина. Интересно, кто этот неизвестный художник? Опять вопрос без ответа. И такие вопросы без ответов в жизни Реми сплошь и рядом. Нет, надо в ближайшее время хорошенько припереть Клементину к стенке и заставить рассказать…