Александр Харламов - Высшая мера

Мои мысли вернулись с Седого плавно перескочили на Головко и его предложение. Точнее приказ, иначе это назвать не выходило. Капитан государственной безопасности не оставил мне выбора! И каковы стервецы. Все рассчитали, продумали…В тюрьму меня засунули, приговор соорудили…Вряд ли их у них был такой план с самого начала, слишком много случайностей. Кто ж знал, что Конопатов в далеком Харькове окажется связан с бандой налетчиков? Кто знал, что он непременно влюбится в Валю…Валя…А как же Валя?

Я повернулся на другой бок, чувствуя, как грудь перехватило от боли. Комок подкатил к горло, выливаясь слезинкой на поросшей густой щетиной щеке.

Валя…Валюша…Моя родная…Кто я? Зэк? Враг народа осужденный по статье? А она? Она капитан медицинской службы, красавица, умница? Какая ей пара? Что могу предложить кроме своей любви? Ну, отсижу я тут весь свой срок…Выйду? Путь один…Остаться в одном из таких рабочих поселков вольнонаемным, где не будут особо вникать в детали твоей биографии. А она? А Глеб?

Я со злости стукнул кулаком по дощатой стене, жалобно отозвавшейся глухим стуком. А она должна угробить свою жизнь здесь, поставив крест на своей карьере, на судьбе сына из-за меня? Этого я допустить не мог. Вот и выходило, что стоило послушать Головко и идти дальше, срываться в побег с Седым, а там будь, что будет. Если капитан прав и война с немцами не за горами, может еще и вернусь героем оттуда…Тогда Валя может быть со мной, незапятнанным, чистым…

– Чего шумишь?– на моем уровне неожиданно появились внимательные серые глаза Качинского. Если бы он знал, что в тот момент творилось в моей душе. По ней, словно катком асфальтовым проехали, оставив лишь выжженное поле.

– Разговор есть…– проговорил я.– Пойдем на улицу!

Лев Данилыч осмотрел спящий барак, вроде никто не подслушивает. Доносится интенсивный храп и сопение. Все, как обычно бывает в большом мужском коллективе. Пожал плечами и спрыгнул с нар. По молчаливому согласию место отца Григория никто из нас не занимал. Нижняя шконка так и оставалась пустой после его гибели.

– Пошли…

В лицо пахнуло свежим. Сильный сырой ветер мгновенно облизал горячим колким щеки, заставив поплотнее укутаться в накинутую на плечи фуфайку. Чиркнул спичкой, предложив папиросу, оставленную мне Головко, Льву Данилычу. Он ухмыльнулся, но взял, глубоко затянувшись. Закашлялся, поперхнувшись.

– Хороший табачок давно не курил…– виновато улыбнулся он.

– Я был у Седого,– не зная, как начать наш непростой разговор, начал с самого начала.

– Я знаю…Люди болтают, что Кислов хотел тебя на правило выставить, но ты каким-то чудом опять соскочил. Кислова воры пустили в расход, его подельники стали Машкой и Ленкой, заняли барак с опущенными, а ты целехонек, с настоящими папиросами…

– Кислов оказался ссученным!– я сделал вид, что не заметил неприкрытого сарказма со стороны бывшего белого офицера.

– Печально…Воровская масть такого не прощает. И взамен, что они попросили?– улыбнулся Качинский.

– Они просто узнали правду!– горячо возразил я.– Мне чудом удалось спастись! Какие-то малявы пришли из Соликамска…

– Ты же бывший чекист, Саня!– прервал меня Качинский.– Неужели т реально думаешь, что все это сыграло так, потому что справедливость восторжествовала? Кислов Седому был изначально, как кость в горле. Два авторитетных медведя никогда не уживутся в одной берлоге. Рано или поздно один другого съест. Седой ждать не стал, пока Кислый попляшет на его косточках… Скорее всего, как только они прибыл с этапом в лагерь. Воры уже начали писать малявы в лагеря и искать числящиеся за ним грешки, чтобы сделать все по их законам. Соликамск далеко, Саш…Неужели ты думаешь, что ради тебя гнали дорогу с малявой, чтобы спасти жизнь такому замечательному парню, как ты? Уж извини, но вряд ли. Ты им, безусловно, нужен в их раскладах, но не главной фигурой…Тут ты себе льстишь,– Лев данилыч затушил аккуратно папиросу и глубоко вздохнул, умываясь свежим мокрым пушистым снежком.– Так во что они тебя втянули?

Слова Качинского заставили меня задуматься. И даже здесь, у обычного ворья на меня были далеко идущие планы. Все играли мной, словно я был обычной шахматной фигурой без своих собственных желаний и мыслей. И НКВД, и воры хотели меня просто использовать, и из-за этого не чурались убивать людей , подставлять, предавать…

– Они хотят устроить побег,– выдавил из себя я, от накатившего раздражения до красноты сжимая перилы нашего барачного крылечка.

– Похвально, а тебя «кабанчиком»?– улыбнулся Лев Данилыч.

– Чем?

– Чаще всего воры бегут с зоны не просто так с бухты барахты! Им нужен запас продуктов, который сам будет себя нести…Ты например! Таких жертв называют « кабанчики» Когда силы начнут воров оставлять, они тебя хлопнут и сожрут! Так-то, мой друг…

– Они людоеды что ли?

– Они беглые зэки! Их задача выжить любым путем,– пожал плечами Качинский, в том числе и таким…

– Нет…Они предлагают мне бунт!

– Что?

– Бунт. Поднять весь лагерь на уши. У них это получится, я уверен. Власть тут черная! Обезоружить охрану, администрацию, обрубить связь и под шумок слинять.

Качинский замолчал, обдумывая предложение.

– Идея неплоха…Но трудно осуществима… Оружия нет, это не солдаты, это зэки,– кивнул он в сторону барака,– они разбегутся при первом же выстреле!

– Седой на что-то надеется,– пожал я плечами.

– Ты ему веришь?

– Теперь нет…Но хочется!

– И мне хочется…– кивнул Качинский, нервно затягиваясь папиросой.– Я с вами, если что…Хочется умереть свободным, даже если вся эта ерунда не выгорит.

– Выгорит, Данилыч! Выгорит!– похлопал я его по плечу, радуясь, что мой самый близкий товарищ тут, согласился быть со мной рядом.– мы еще будем свободными…Обязательно будем!

– Глянь-ка туда!– кивнул в сторону проулка между бараками Качинский.– Кто-то бежит сюда…Видишь?

Я кивнул. В темноту было трудно разглядеть, но, когда человек приблизился, я увидел запыхавшегося Мотю. Он тяжело дышал, будто только что осилил стометровку на мировой рекорд.

– Что случилось?– спросил я, видя, как горят гневом его карие глаза.

Он промолчал, искоса косясь на Качинского. Мол, это, что за фраер и что он тут делает.

– При нем можно,– кивнул я,– он наш человек!

– Седого Коноваленко в ШИЗО с утра определил. На два месяца! Он маляву мне скинул. Долго там не протянет…Пора начинать!

Мы с Качинским переглянулись. По моему телу пробежал легкий холодок нервного напряжения, как всегда бывало перед самыми опасными и сложными операциями в моей жизни.

– Лев Данилыч, ты как?– спросил я его, ловя задумчивый взгляд бывшего белого офицера.