Александр Харламов - Высшая мера

Впервые Валя видела, чтобы Андрей плкал. По его щеке катилась так и не сдержанная большая слезинка, а он ее не замечал. Все смотрел на свою бывшую жену, будто хотел насмотреться на всю оставшуюся жизнь.

– Меня на квартире не будет до вечера, можешь собираться смело, прощаться…

– Прости меня…– она все-таки рванулась к нему и обняла, а он стоял опустив руки и плакал. Плакал от того, что не удержал, не смог, не понял…Плакал, прощаясь с огромным и счастливым, как оказалось, этапом своей жизни.

– И ты…И ты меня прости!– он вырвался из рук Валентины, нелепо затоптался, мучаясь с все неподдающейся щеколдой, боясь остаться.

Запор все же смилостивился. Глухо щелкнул, выпуская его наружу. Он не хотел оборачиваться назад, понимая, что обернувшись, будет все равно надеяться на чудо, которого не случится. Он все потерял, все сам поломал, и осознание этого было болезненней всего. Винить было некого, он сам все разрушил. Это сейчас понял он, понимала и Валентина. Их уютная спокойная супружеская жизнь завершилась ни с появлением Клименко, ни в Харькове, а гораздо раньше…Когда? На этот вопрос, даже они не могли ответить, прощаясь возможно навсегда.

Оставшись одна, Валя растерянно села на кровать. Силы на миг оставили ее, и боль в груди стала нестерпимой. Отпустив давно ситуацию с мужем, она все же болезненно перенесла это расставание.

Громкий бой часов возвестил о том, что на сборы и прощание с Сашей оставалось очень мало времени. Чайник пришлось отставить.

Саша…Сашенька…Как быть с ней, с ее запоздалой любовью? В отличии от нее его-то точно не переведут никуда, и ближайшие десять лет ему придется провести здесь. Почему же судьба так несправедлива, они только нашли друг друга, только встретились, и опять расстаются! Может наплевать на все и остаться?

Глеб…Маленький Глеб…Который перевешивает любые чувства к мужчине. Сын, которого она не видела очень давно! Шанс обрести материнское счастье и зыбкое ненадежная любовь в лагере между врачом и заключенным! Конечно, как бы больно в этот момент не было, она выбирала сына…

Вытерев слезы, она вышла из комнатушки Головко на свежий воздух. Ей так хотелось его вдохнуть полной грудью, чтобы унять ту боль. Что ярким огненным пожаром сжирала ее изнутри. Увы, но и лютый темниковский мороз ей не помог. Легче не стало, стало еще больнее.

– Смирно! Равнение направо!– дежурная смена прошагала мимо нее, топа сапогами. Молодой сержант остановился напротив, словно почувствовав неладное. Его она не знал, так и не успев познакомиться со всеми в лагере.

– С вами все в порядке, товарищ капитан?– поинтересовался он, видя, как она тяжело опирается на резные поручни крыльца.

– Да, все хорошо…

Отдав воинское приветствие, сержант повел караул куда-то дальше, следуя запутанными закоулками лагеря.

– Надо идти, Валя!– приказала она себе.– Надо дти. Если ты хочешь счастья своему ребенку, если хочешь его увидеть. Если хочешь быть матерью!

А Сашка? Тут же болезненно вопрошала настырное сердце!

– А Сашка поймет! Поймет…Он сможет понять, выживет несмотря ни на что в этом аду и вернется, вернется к ней, а она будет ждать, десять , пятнадцать лет, лишь бы снова почувствовать эти ласковые губы и нежные руки.– Сашка поймет!– уверенно отрезала она. Словно решив все для себя окончательно. Гордо выпрямилась и двинулась в сторону их служебной с Андреем квартиры. Сердце немного отпустило. Она теперь могла хотя бы дышать, а не с трудом пропихивать в себя воздух. Стало легче…Глеб или Сашка? Сын или любимый? Нет никакого выбора! Он поймет…

Дорога до квартиры показалась Вале одной из самых длинных за последннее время. Несколько раз приходилось останавливаться, чтобы перевести дух и собраться с мыслями, но упрямо толкала неслушавшиеся ноги вперед, что не опоздать и поскорее увидеть сына. Подумать только! Она уже через три дня сможет прижать своего Глебушку к себе, а он долго вечером будет рассказывать чем занимался, какие у него друзья и как их зовут.

Дверь в их служебную квартиру была открыта. Грязная посуда горой высилась в рукомойнике. Немытые полы говорили о том, что жилье это холостяцкое. Мелькнула мысль прибраться Андрею напоследок…Но время шло.

Быстро, привыкшая за долгую совместную жизнь с военным к неожиданным переездам, Валентина собирала свои вещи по чемоданам, особо не стараясь складывать их ровно. Просто напихивала куда сколько влезет. Из-за постоянных переездов и вещей-то скопилось немного. Часть, тех что особенно ярко напоминали ей о прошлой жизни, она решила оставить. Сложила на кровати, начиркав просьбу Андрею отдать все Бергман. Пусть Ирочка порадуется. Она не сама стала такой, ее жизнь сломала и заставила творить то, что она творила. Да и что, в конце-концов, такого в том, что она спит с мужчинами?

– Сашка!– за своими сборами она не расслышала ни шаги любимого, ни скрип двери. Я стоял возле нее, наблюдая за сборами Валентины. Слезы душили меня изнутри, но я с самого начала решил, что не буду ее мучить своими чувствами и показывать, как мне больно.Она не должна сомневаться в правильности своего выбора! Ведь выбора-то, по сути, у нас-то и не было, благодаря контрразведки. Его сделали за нас, когда-то давно…

– Сашка!– Валя вжалась в меня всем телом, словно хотела стать частью меня, одним целым со мной, чтобы забрать с собой все самое дорогое. Ее губы жадно покрывали мое лицо поцелуями, руки шарили по голове, гладя отросшую щетину.– Сашенька…Родной мой…Любимый…

– Валя…

– Сашка! Сашуля…Санечка…

– Остановись!– отстранил я ее, утопая в этих полных слезами и болью глазах. Я много отдал, чтобы они светились от счастья, но не мог ничего изменить. Она отстранилась, держа меня за руки, грязного вонючего зэка, уставшего, полуголодного…Она любила меня и перспективным офицером, и заключенным Темлага, и врагом народа. Она по-настоящему и всем сердцем любила меня, и это дорогого стоило!

– Я уезжаю…Меня переводят отсюда в Ленинград!– выдавила она из себя, давясь слезами.

– Я знаю!– кто бы знал, чего мне стоило говорить об этом, как о чем-то несущественном, неважном.– Слухами земля полнится…Особенно здесь…В лагере…Иногда мне кажется, что тут все про всех все знают и стучат друг на друга,– я взял ее за руки и сел вместе с ней на диван, не отводя глаз от ее лица. Мне хотелось запомнить его навсегда, на всю жизнь! Каждую черточку, каждую морщинку, каждую родинку…

– Прости меня…Я не могу остаться. Там мой ребенок!– она зарыдала, бросаясь ко мне в объятия, зажмурившись, чтобы не плакать, не реветь в голос, держаться…

– Я знаю, Валь…Я знаю!– я гладил ее по волосам, запоминая их шелковистую упругость, их запах, их нежность.