Василий Боярков - Центр жестокости и порока

– Что случилось? – поинтересовался отец, видя недовольное состояние сына. – Ты какой-то сегодня вроде бы невеселый – кино не понравилось?

– «Эти», «блин», «задолбали»! – воскликнул Леша, находясь в эмоциональном порыве и не удосужившись назвать мать и отчима как-нибудь по-другому. – Никакого житья не дают! А «Этот» – ну, совсем как в казарме! – орет на меня и заставляет мыть унитазы. Папа, забери меня жить к себе: у них я просто измучился.

– Но переделать на меня право ответственного воспитания окажется и проблематично, и сложно, – заговорщицким тоном промолвил Аронов-старший, – и окончательный результат здесь будет зависеть исключительно от тебя, а конкретно: сможешь ли ты пойти против родной матери и сумеешь ли пройти весь трудный путь до конца, не сдавшись в самом конце, не стану врать, неприятного предприятия?

– Да пофиг, – не стеснялся взволнованный сын в выражениях, – лишь бы только подальше от «Этих».

– Тогда сделаем так…

На следующий день ребенок, вместо школьных занятий, с самого утра направился в ближайший полицейский участок, где стал просить и помощи и защиты, умоляя оградить его от «зловредной мамочки» и ее «чудовищного сожителя», бессовестно унижающих его честь и достоинство. Могло бы показаться странным, но в правоохранительных органах к поступившему известию отнеслись с огромным вниманием, вызвали нерадивых, говоря больше, злобных опекунов-воспитателей, привлекли их к административной ответственности и благополучно оформили передачу сына другому родителю.

Дальше потянулись нервные, тревожные времена, когда бывшие супруги делили не только имущество, но еще и ребенка; в конечном итоге более влиятельные и состоятельные отчим и мать смогли создать предпосылки, позволившие несовершеннолетнему ребенку (сыну своей матери!) даже несформировавшимся, детским умишком отчетливо себе уяснить, что мизерный достаток рядового майора много ниже штабного полковника – и, долго не думая, он беззастенчиво совершил очередное предательство, где «обманутым идиотом» выставил уже родного отца; соответственно, Алеша мгновенно переметнулся обратно, завоевав себе в новой семье необходимые преимущества, а Павла вторым отвратительным поступком лишив всякого дальнейшего смысла жизни.

Время шло, и вот в конце концов подошло к логическому завершению и судебное разбирательство, где полицейскому должны были озвучить приговор, вынесенный в связи с причинением телесных повреждений злодею-любовнику.

Накануне проведения слушания его вызвал к себе Погосов (который, кстати, испытывал к участковому некоторую симпатию) и участливым тоном спросил:

– Ты, Паша, как, в тюрьму-то не очень хочешь?

– Да, в принципе, не хотелось бы, хотя, если честно, мне сейчас все равно, да и Вам, думаю, тоже – почему? – работник из меня теперь, скорее всего, станется «некудышный», а тащить на себе ставшую ненужной обузу, предположу, будет Вам совсем ни к чему, тем более что и раньше-то со мной были одни неприятности и проблемы, а сейчас еще и уголовное дело…

– Всё, что ты сейчас наговорил, конечно же, в сущности, правильно, – продолжал полковник выказывать соответствующее участие, дружелюбно поглядывая на «проблемного», но очень преданного и грамотного в профессиональном плане сотрудника, – но не стоит всех считать бессердечными; можешь мне верить, не такой уж я и «полный скотина», а значит, отлично помню, сколько всего нам пришлось пережить, плечом к плечу продвигаясь к достижению цели, направленной на борьбу с московской преступностью. Сейчас же, в случившейся критической ситуации, я тоже не хочу оставаться где-нибудь в стороне и непременно должен принять в твоей судьбе хоть какое-то действенное участие, но изначально ты должен меня выслушать и прямо тут же, у меня в кабинете, дать ответ на одно немаловажное предложение.

Здесь офицер замолчал, дожидаясь, что же скажет ему подчиненный. Тот не заставил себя долго ждать, а сам своим чередом спросил:

– Что от меня требуется?

– Ты можешь мне не поверить, – начал руководитель голосом в основном твердым, но тем не менее сохранявшим волнительные оттенки, – но мне стоило большого труда убедить «бравого» военного офицера, чтобы он отозвал выдвинутое обвинение и чтобы у тебя появилась вероятность рассчитывать на условный срок заключения; однако, как, надеюсь, ты понимаешь, он требует кое-что и взамен.

Опять полковник прервался, проверяя, не потерял ли его сотрудник способность к логическим размышлениям. И во второй раз его ожидания не остались обмануты, и Павел, приподняв левый уголок верхней губы, задался само собой разумевшимся вопросом:

– Чтобы я добровольно выписался с нашей, общей с женой, квартиры и куда-нибудь съехал?

– Не просто куда-нибудь, – нахмурился Геннадий Петрович, выражением лица показывая, что ему точно так же неприятно, что он сейчас говорит, – а уволился из органов и покинул пределы Москвы – только в «таком ключе» они согласны пойти тебе на уступки; по большому счету я и сам не вижу другого выхода, ведь если тебя осудят, то все равно автоматически произойдет увольнение, но там еще последует и «непременная посадка», грозящая насильственным переездом «куда подальше», да, думаю, ты и сам прекрасно всё понимаешь.

– Хм, – ухмыльнулся Аронов, полностью осознавая, что, как ни говори, но именно он проиграл предательски проведенную схватку, изначально для него оказавшуюся неравной, – и куда же я должен уехать?.. Хотя, если быть до конца честным, мне теперь уже без разницы и я в полной мере готов принять их условия, тем более что, как я полагаю, мне просто не оставили равноценного выбора. С другой стороны, до пенсии мне осталось чуть более месяца, и, в связи с их условиями, у меня возникает вопрос: как они прикажут быть с немаловажным для меня обстоятельством – тоже хотят добить до последнего?

– Нет, озвученный случай им отлично известен, – не смог руководитель подразделения сдержать облегченного выдоха; он, если говорить откровенно, предполагал несколько более жесткий характер протекания волнительной беседы, – и, как они утверждают, их интересует только жилплощадь… Поэтому – прости меня Господи! – нечестивые люди «разрешают» тебе спокойно выйти на пенсию, но единовременно настаивают, чтобы рапорт на увольнение ты написал немедленно, «добивая» необходимый остаток отпуском и больничными. Вот такая у нас получается диспозиция… ты как, с ней согласен?

– Разумеется, – не стал Аронов подводить поручившегося за него начальника, которому в случае его осуждения также пришлось бы очень и очень несладко, – разве мне оставили какую-то альтернативную перспективу? Жить же я поеду к себе, в родную деревню, где сейчас, говорят, расцвел большой, красивый, а главное, очень богатый город; хм, его, кажется, теперь именно так и называют… Рос-Дилер.