Василий Боярков - Центр жестокости и порока

***

На том и порешили. Еще пару месяцев после знакового разговора Павел улаживал личные дела, оставшиеся в столице, после чего, получив пенсионное удостоверение и, как бы там ни говорилось, но и пару лет условного срока тюремного заключения, отправился к себе на «малую родину», где теперь красовался только-только начинавший расти мегаполис, предназначенный в основном для людей, желавших проводить праздное существование в азартных играх, радости и утехах; но не, единственное, радостная сторона жизни сопутствовала строившемуся игорному центру – здесь в том числе царили разочарование, горечь утрат и потеря устоявшихся ценностей, и именно с негативными проявлениями теневой составляющей и пришлось столкнуться бывшему полицейскому, неожиданно возвратившемуся в родные пенаты.

Родительский дом, где давно уже никого не было (отца и мать немолодому мужчине пришлось схоронить еще несколько лет назад, других же родных, за исключением предавших его супруги и сына, у отставного офицера попросту не было), располагался несколько в стороне от города, находясь за чертой его крайней границы на расстоянии примерно двадцати, если быть точным, восемнадцати километров. Еще в лихие «девяностые», когда городская жизнь перестала быть привлекательной, а главное, безопасной, покойный отец решил обосноваться в глухом захолустье, чтобы развести небольшое фермерское хозяйство; так он и сделал и, оформив в собственность небольшой участок земли, а остальное используя арендуя, возвел в центре выделенных владений двухэтажный бревенчатый дом, по периметру окруженный высоким дощатым забором, который, стоит заметить, от времени значительно покосился и выглядел теперь очень и очень плачевно, практически полностью оголяя «придворовый» участок; само же жилое строение, возведенное, по строительным меркам, недавно (хотя и прошло уже добрых двадцать пять лет, а может и больше), выглядело довольно сносно – вот разве, не имея постоянных хозяев, оно как-то совсем нерадостно посерело, заросло ползущим плющом и нескончаемыми лианами и представлялось мрачным, пугающим, каким-то опустошенным. Раньше, когда здесь кипела жизнь и на полную мощность было развито животноводство с сельским хозяйством, он выглядел очень эффектно, а именно: с фасадной части огромному холлу предшествовало парадное крыльцо с резными колоннами (они остались и сейчас, но выглядели невероятно поблеклыми), подпиравшими балкон на втором этаже, где умерший родитель предпочитал отдыхать недолгими летними вечерами; на первом этаже, кроме всего прочего (кладовок, хозяйственных комнат, входа в подвал), располагалось помещение кухни и отопительная пристройка, топившаяся сначала углем, а позднее переделанная на электричество, но с непременным сохранением возможности использовать в том числе и твердое топливо; второй этаж был полностью отведен под спальни, места отдыха, с бильярдом и комнатой, оборудованной под курение кальяна и употребление алкоголя – там же находился и огромный, к удивлению, современный санузел, содержавший в себе даже маленькое джакузи. Сейчас же былое великолепие предавалось полному запустению, а если говорить языком поэтов, беспросветному, тягостному унынию.

Павел не был в родных пенатах с момента смерти родителей, не меньше пятнадцати лет, и мысленно ужаснулся от представшего ему разгромного вида; ему становилось очевидно, что не только «неуправляемая природа» и долгое время приложили к опустошению руки, но и безответственный человек не оставил одинокое строение без пристального, губительного внимания – о вмешательстве нерадивых граждан можно было судить по разбитым стеклам, а местами и выставленным рамам, отсутствующим дверям и разбросанным по территории носимым предметам. «Вот, варвары, хорошо поглумились! – вырвалось у бывшего участкового, всю трудовую бытность боровшегося с проявлением именно вандализма, чертой характера, сопутствовавшей человеческой жадности, а в том числе и безнравственности, и сочетавшейся с наглостью, беспринципностью, а главное, нежеланием усердно работать, зато быстренько поживиться за счет кого-то другого. – Даже здесь меня ждет полный крах и сокрушительное падение».

Однако не, единственное, неприятная разруха поджидала наследника, пересекавшего порог забытого отчего дома: прямо в холе, на установленном там просторном диване, расположились два грязных, вонючих бомжа, чей омерзительный запах ударил в нос вернувшемуся хозяину, когда он находился на удалении десяти метров от дома; сейчас же, вдосталь напившись спиртных напитков, они предавались спокойному, не в меру счастливому и безмятежному сну. Выглядели они жутко, просто отталкивающе! Люди без возраста (один едва ли страшнее другого), незваные гости были чем-то внешне похожи: у обоих были грязные, оборванные одежды, явно полюбившиеся странным хозяевам и не снимаемые им значительный промежуток времени (они могли спокойно поменять их на более новые шмотки, во множестве разбросанные по округе, а заодно и сохранившиеся во внутренних помещениях дома, но почему-то процедуру с переодеванием категорически избегали); оба оказались заросшими давно немытыми волосами, отличавшимися лишь цветом (у одного черные с проседью, а у второго рыжие, точно так же начинавшие обильно седеть), и курчавыми бородами, обляпанными грязью и остатками непрожеванной пищи (очевидно, у тех был сегодня праздник и они смогли где-то очень выгодно поживиться); и тот и другой были обуты в изрядно потрепанные ботинки военного образца с отсутствующими шнурками, что свидетельствовали о неоднократных посещениях полицейских участков, причем никак не в качестве обиженных потерпевших. Если касаться различий, то рыжий был немногим выше черного и чуточку худее, а еще у него под правым глазом «красовался» огромный «фингал», у второго же раздулась гематома под левым.

Не стоит говорить, что, едва улицезрев незваных, неприятнейших посетителей, душа отставного блюстителя правопорядка наполнилась страшным негодованием – да что там? – попросту жутким гневом и сопутствовавшей безразмерной, чудовищной яростью; он не смог в тяжелую минуту вымолвить ни единого слова – до такой степени его горло сковало спазмом неизгладимого бешенства. Проснуться неприглашенным пришельцам в возникший суровый миг заблаговременно так и не посчастливилось: твердым, уверенным шагом Павел проследовал прямиком к мирно посапывавшим отщепенцам социального общества и стал нещадно пинать их ногами, обутыми в дорогие ботинки прочной, надежной конструкции (раздавая нещадных пендалей, хозяин то ли не желал запачкать руки, то ли, подчиняясь сохранившейся со времен службы привычке, предостерегался от возможности подцепить какую-нибудь омерзительную заразу, бывшую гораздо страшнее коронавируса, но тем не менее поступал он так, а не как-нибудь по-другому). И вот тут уже полились словесные излияния, сопровождавшие мгновенный выплеск неконтролируемого гнева, копившегося в душе отвергнутого и преданного мужчины все последнее время (он требовал непременного и скорейшего выхода):